Несмотря на поздний час, Оганеса угостили хорошо. Под костром, прикрытый слоем земли и золы, испекся молодой барашек. Старик отгреб красные угли, разрыл землю и вытащил дымящиеся куски мяса.
Оганес знал, что сразу говорить о деле неприлично, но ему не терпелось.
— Ты меня знаешь? — спросил он у старика.
— Знаю, товарищ Амирян, — отозвался старик, — мы не первый год сюда скот гоняем.
— У вас председатель Кязимов? Я его тоже знаю, — сообщил Оганес, доставая измятую пачку папирос и протягивая ее старику. Потом без всякой подготовки он приступил к делу: — Эта лошадь, что я сегодня видел, — колхозная лошадь?
— Это мой конь, — ответил старик.
Оганес обрадовался. С человеком можно быстрее договориться, чем с колхозом.
— Ничего лошадь, — небрежно похвалил он, — светлая только очень…
— Хорошая лошадь. Породистая — кяглан. Золотая масть.
— Я не говорю, плохая.
Оганес сам чувствовал, как фальшиво звучит его голос. Ничего на свете не было для него желаннее этой лошади.
— Ты ее не продашь? — спросил он сразу.
Старик посмотрел на Оганеса и вздохнул:
— Нет! Я ее не продам.
— Продай, — попросил Оганес.
Афо всегда говорила: Оганес покупать не умеет. Если ему что нравится, он это сразу показывает. Дорого, дешево — цены для него не существует.
— Продай! Я хорошо заплачу! — убеждал Оганес.
— Нельзя ее продать, — неохотно сказал старик.
— Почему нельзя? Какая причина? Пойдем, я посмотрю коня.
— Что его смотреть, — сказал старик, но поднялся с места.
Когда они проходили мимо шатра, женский голос окликнул: «Ильяс!» Старик остановился. Его разговор с женщиной был похож на ссору.
— Видишь, и жена не хочет продавать, — недовольно пояснил он, подходя к Оганесу.
— С каких пор ты жены слушаешься? — подзадорил Оганес.
Стреноженный золотой конь пасся за камнями.
У Оганеса забилось сердце, когда он положил руку на его тонкую переносицу и коснулся светлеющей в темноте пышной гривы. Ему казалось, будто сбылся давний сон, будто что-то недосягаемое далось наконец в руки, и теперь только надо удержать, не упустить, иначе проснешься с чувством острого разочарования.
— Продай! — умолял он. — Нужен мне этот конь!
— Дорого стоит, — наконец решительно проговорил старик.
— Сколько?
— Дорого, — упрямо повторил Ильяс. — Двенадцать больших баранов стоит.
Цена была невозможная.
— Много хочешь.
— Много хочу, — легко согласился Ильяс. — Не стоит покупать. Айда, спать пойдем.
— Ну, десять баранов! По рукам?
Оганес не знал, есть ли у него десять баранов. Он и не думал об этом. Ходят какие-то его бараны в стаде. Не хватит — он их докупит. Торговался он потому, что так полагалось.
— Нет, — упрямо сказал старик, — двенадцать больших баранов.
— Ладно. Забираю лошадь.
Ильяс был раздосадован. Он пробормотал какое-то ругательство и крепко ударил животное по ребрам. Лошадь зафыркала и запрыгала в сторону.
— Баранов доставишь — заберешь, — угрюмо сказал старик.
Оганес ехал горными дорогами под звездным небом, радостный, как в день своей свадьбы. Он видел табун золотых коней; кони паслись на зеленых склонах, гривы их под солнцем точно костры. Оганес не ощущал холода горной ночи, не чувствовал, что роса ложится ему на плечи. Он ехал по горам под звездным небом и пел:
Пастух Мартирос сидел на камне, томился и ругал себя. Что такое коробка спичек? Пустая вещь, копейка! И видишь ее во всех подробностях, и слышишь, как в ней спички тарахтят, а нет ее, нет ее в руках! И ведь лежит где-то, никому не нужная, на печке, на столе, лежит где-то, а вот здесь, где она нужна, нет ее, сатаны! Папироска обсосана до самого табака, ночь длинная — что будешь делать? Жди до завтра, пока со стоянки придет напарник!
Овцы сгрудились в кучу. За ними не доглядишь — вся отара перелезет на свежие участки. Но Мартирос не уснет. Отоспался за день. И Топуш не заснет. Огромная чернобелая кавказская овчарка лежала у ног пастуха, навострив обрезанные уши.
«Не взял я эти спички или потерял?» — с тоской думал Мартирос, натянув бурку на плечи и десятый раз хлопая себя по карманам. Вдруг Топуш повел ушами, поднял голову и залаял.
— Э-ге-гей! — крикнул чей-то голос.
Вот редкая, небывалая удача! Сейчас Мартирос закурит!