— Ну что ж, комсомолка, рассказывай! — приказал мне Юрин. Из-под высокого купола лба его глаза смотрели холодно. — Рассказывай, как ты докатилась до такой жизни!
Камский на меня не смотрел. Он положил большие рабочие руки на стол, и лицо его было мрачно.
Тарасов при словах Юрина горестно вздохнул.
— Что рассказывать? — не поняла я.
— Ну, про свою дружбу с этими лисьими хвостами. Как собирались, как веселились.
— Собирались у Федора Николаевича. Стихи читали.
— Стихи читали, — повторил Юрин и скорбно покачал головой. — И вино пили?
— Пили.
— Все ясно, — сказал Камский, — не об чем говорить.
— Ну, а еще что делали? — спросил Юрин.
— Ясно, что делали, — снова искривился Камский, — неужели еще не ясно?..
— Ах нет, — вмешался Тарасов, — я не могу допустить этой мысли…
Его прервал Юрин.
— Ты вот что скажи, — строго обратился он ко мне, привстав и откидывая ото лба легкие прямые волосы, — скажи прямо и честно: афинские ночи у вас были?
Я не собиралась лгать. Что я знала об Афинах? Греция, расцвет искусства, музыка, скульптура… Я вспомнила вазу с цветами посередине стола, стихи, «Танец Анитры». оранжево-черную фигурку…
Ответила убежденно:
— Афинские ночи были.
Брезгливо искривился Камский, сокрушенно взмахнул руками Тарасов. Юрин опустился на стул.
— Упустили мы тебя, комсомолка. Не ждал я этого. Эх ты! — И он горестно отвернулся.
И вот спустя несколько десятилетий Михаил Юрин двинулся ко мне с протянутой для приветствия рукой, но я обняла его, уткнулась в насквозь прокуренный пиджак, ощутила его дрожащую руку на своих волосах.
— Видишь, встретились, — сказал он. — Я твое имя в печати вижу, радуюсь. Все ж таки моя ученица, хотя и прозаиком стала.
О чем можно было спросить и что узнать?
— Ну, как я живу? Я хорошо живу. Вот недавно у меня два стихотворения в один сборник приняли…
Он вдруг оживился:
— А помнишь, ты мне свои стихи давала? Детские стишки были. А надпись на тетрадке мне и сейчас помнится: «До двадцати лет пишут стихи все, после двадцати поэты, после пятидесяти — идиоты». Мне-то уж куда за пятьдесят. А все пишу…
— И сборник выйдет, — напомнила я.
По внезапно наступившей тишине стало понятно, что вечер начался.
— Иди, — сказал мне Юрин, — иди, читатели ждут…
Сидевшая рядом со мной армянская поэтесса Маро Маркарян сказала:
— Ты что, плакала? Вытри глаза…
Юрина я больше не видела.
Бессмертные
В этот день произошло много событий. Началось с того, что перед третьим уроком в класс вошла француженка Алиса Ивановна и объявила:
— Собирать вещи и прочь-прочь домой…
Когда ученицы радостно взревели, она страдальчески заткнула уши:
— Без шум, без шум…
Никто не понял, в чем дело, но расспрашивать не стали. Все торопливо запихнули в сумки книги и тетради. По пустынному и тихому в этот час урока коридору навстречу девочкам двигались люди в белых халатах с баллонами в руках, за ними шла школьная нянечка с ведром и тряпками.
Разъяснила дело изгнанная с урока ученица параллельного класса. Свободная и одинокая, она слонялась по школе и все знала.
— У вас случай скарлатины. Приехала дезинфекция. А в черном городе начался нефтяной пожар. С чердака видно.
Скарлатина могла быть у Жени Маясовой. Она уже четыре дня не ходила в школу. Эта новость никого не взволновала. Болезни были редкими и желанными. Пожары случались чаще. Город у моря баловал своих жителей великолепными фейерверками с заревом в полнеба. Горящий газовый фонтан гигантской свечой озарял Приморский бульвар. Световые эффекты сопровождались музыкальным оформлением на низких зловещих нотах.
Два десятка благоразумных и нелюбопытных девочек разошлись по домам, а пятерым понадобилось лезть на чердак, чтобы определить направление пожара.
Замок на чердачной двери легко открывался головной шпилькой. Мимо изъеденных молью чучел зверей и птиц, истертых до деревянной основы классных досок, рулонов изорванных географических карт девочки добрались до треугольного окошка с торчащими остриями разбитого стекла.
С высоты пятого этажа они увидели на горизонте облако черного дыма с багровыми всполохами. Это выглядело особенно грозно при ясном блеклом небе поздней осени, при солнце, освещавшем бесконечные плоские крыши и сероватое пространство моря.
Пожар вздымался над черным городом, и знакомое гудение уже набирало силу.