Прощаясь, Фаля дала ему свой адрес:
— Может, еще в жизни свидимся. Напиши мне, если вздумаешь.
А дома сестра подбавила:
— А сошелся бы ты, Николай, с Фалечкой. Она женщина самостоятельная. С кем-то жизнь доживать надо. Чего тебе одинокому мыкаться? В молодости всякое бывает, чего уж вспоминать… А я с ней еще с тех пор знаюсь…
Так и вышло, что задумал Николай Иванович начинать новую жизнь.
Он написал Фаине письмо. Обычными простыми словами ему было трудно высказать свои намерения. Поэтому он кончил письмо стихами, наполовину где-то слышанными, наполовину придуманными:
Ответ от Фаины пришел быстро. Она звала его приехать на субботу и воскресенье для окончательного разговора. Закончила свое письмо, как женщина культурная, более красивыми, чем у Николая, стихами:
В ближайшую пятницу Николай Иванович собрался ехать.
В эту пятницу Фаина встала очень рано, может быть часа в четыре. Но солнце уже всходило и радостно орали птицы. Как всегда по утрам, она, стоя на крыльце и дыша свежим загородным воздухом, делала осмотр своему хозяйству — дому и участку. Работы предстояло еще много — обшить дом, подвести под фундамент терраску, подготовить почву под ягодники. Но многое было и готово. Только что кончили складывать в доме две печи, возвели перегородки. Под видом горбыля удалось достать на лесопилке грузовик хороших досок, — правда, стоило это сверх всего две поллитровки, но уж тут жаться и считаться не приходится. Еще за литровку сверх положенной оплаты привезли ей со скотного двора две машины навоза, и теперь он горой высился в углу участка, согревая хозяйское сердце радостью. Молоденькие яблоньки дали первый цвет. Его предстояло безжалостно общипать, но Фаина решила сделать это завтра, при Николае Ивановиче, чтобы дать и ему полюбоваться бело-розовой красотой.
Если бы он мог взглянуть на это не доведенное еще до ума хозяйство ее глазами, он увидел бы рай на земле — чистоту и красоту в комнатах, могучий расцвет природы на земле, обеспеченной всем возможным уходом по правилам агротехники. А увидев — проникся бы желанием осуществить идеал, то есть приложить к этому делу свой труд. Все ж таки мужские силы с женскими не сравнить. Перед собой Фаина всегда была честна, а перед людьми не отчитывалась. Приезд Николая Ивановича был для нее одним из праздников, которые посещали ее в эти годы не часто. А кроме того, она связывала с его приездом надежды на изменение своей жизни.
В Москву она обычно ездила три раза в неделю поездом, который отходил с платформы в семь пятнадцать. Вообще-то ей хватило бы пенсии и того, что она получала за свою московскую однокомнатную. Были у нее и сбережения. Но с достройкой и оборудованием загородного дома расходам не было конца, и Фаина уже третий год ездила в небольшую профессорскую семью помогать по хозяйству. Об этой ее работе не знала и не должна была знать ни одна живая душа. Даже сестре своей, жившей в соседнем поселке, она не открывалась. Работа, и все тут. А где да что — никого не касается.
Конечно, мало приятного возиться с пылесосом, полотером и тряпками. Зато она получала моральное удовлетворение, когда под ее руками начинал блестеть паркет и прибавлялась в сумочке пятерка, которую не надо было тратить на еду, потому что в день работы она ехала домой, уже пообедав. А кроме того, общение с Петром Григорьевичем и Ниной Яковлевной очень обогащало Фаину в культурном отношении. В личной библиотеке у Фаины рядом со сборником русских песен и объемистым томом «Американская новелла» стояла тоненькая книжка Петра Григорьевича «Применение интерполяционных сплайнов в обработке треков на фильмах пузырьковых камер».
Эту книжку написал сам Петр Григорьевич, ему привезли, наверное, штук сто, и они с Ниной Яковлевной готовили список — кому ее надо подарить. Фаина, конечно, потребовала свою долю. Петр Григорьевич посмотрел очень удивленно и спросил:
— А на что она вам?
Фаина даже обиделась:
— Как это на что? Вы уж меня совсем за темную принимаете… На досуге как-нибудь почитаю…
И он ей написал: «Фаине Васильевне с наилучшими пожеланиями от автора».
Читать, конечно, у Фаины времени нет, но от жизни она не отстает, потому что у нее «спидола» — замечательная вещь. Стираешь и слушаешь лекцию, сводку погоды, пьесу, критику. А уж если ты в курсе дела, то, допустим, что и недопоймешь, так можно у Петра Григорьевича или у Нины спросить: