— Да, а ты, со своей стороны, легко приходишь в такое состояние, — подхватил Алан, припоминая некоторые случаи, но не показывая виду, — когда все тебе кажется вроде бы не на самом деле и неважно, и никакой разницы, как ни поступи. Будто пьяный.
— Ну, я бы, пожалуй, потолковал бы с ней хорошенько с глазу на глаз, а потом сказал бы: «Ну ладно, давай все забудем». Я бы, наверно, смог так, — заключил Эдди.
— А по-моему, — тихо сказал Герберт, — ты на самом деле только того бы и хотел. Тебя, наверно, совесть мучает?
Эдди подумал и ответил:
— Может, ты и прав, Герберт.
— И по-моему, тоже, он прав, — сказал Алан.
— Я хочу поступить, как будет правильно, — проговорил Эдди. — Если правильно, как вы говорите, я так и сделаю. Но вот жить в здешних местах я больше не могу. И не хочу. Что тут с ними со всеми сделалось, объяснили бы вы мне.
— Мне кажется, я могу тебе ответить, — сказал Алан. — Ты возвратился из армии, где жил бок о бок с ребятами, сблизился с ними, вы делали одну общую работу, и она была всем хорошо понятна. Так? Ну вот, а здешние люди живут иначе. Может быть, какое-то время, после Дюнкерка, когда была угроза вторжения, они тоже сплотились. Но когда опасность миновала, они снова расползлись в разные стороны, да еще энергичнее потянули каждый на себя после того, как пришлось постоять плечом к плечу. Они теперь какие были до войны, такими в общем и остались. А вот ты изменился, и в этом все дело. И ты совсем другое ожидал здесь найти. Когда они рассуждают о том, что тебе надо, как они выражаются, угомониться, на самом деле они хотят, чтобы ты отказался от этих своих ожиданий.
— Так что же я должен делать? Скрутить себя и смириться, или как?
— Нет, — неожиданно резко ответил Герберт. Это было так на него непохоже, что оба друга посмотрели на него с изумлением. Он смутился. — Я считаю, что Алан прав. Но только они не все такие. Некоторые нас понимают. И они на нашей стороне. Один человек мне сказал, чтобы я никогда не отступался от своих теперешних мыслей, чтобы не позволял превратить себя в благополучного обывателя, не разучился думать и не верил, будто можно будет и дальше жить по-старому, не болея за других. Она… то есть он, этот человек, говорит, что мы теперь все между собой связаны, хочется нам того или нет, и если не станем думать и заботиться о других, тогда только и останется что ненависть, и страдание, и кровь рекой.
Эдди округлил глаза.
— Со мной никто так не разговаривал. А ведь кто только не пробовал — и управляющий, и пастор, и полицейский, всякая публика.
— А кто это был, Герберт? — спросил Алан.
Герберт потупился.
— Одна девушка. Помните, в Лэмбери, в баре с нами поспорила девушка с авиационного завода?
— Такая хорошенькая, чернявенькая нахалка? — удивился Эдди.
— Ну да, только она вовсе не нахалка. Дорис Морган ее зовут, помните? Она тогда сказала мне кое-что, и я… ну в общем я задумался. А вчера вечером у нас с ней был длинный разговор. Она хорошая девушка. — Он поглядел на приятелей с вызовом.
Алан ухмыльнулся:
— Мне тоже так показалось. Вреднющая, правда, и не в моем вкусе, но как раз по тебе, Герберт, будет оказывать на тебя положительное влияние. Это все она тебе говорила?
— Да. И еще многое. Я тоже думаю, что она будет оказывать на меня положительное влияние. По крайней мере, постарается. Завтра я с ней увижусь. Но тут есть свои трудности.
— Какие тут могут быть особенные трудности? Ты поделись с нами, Герберт. Напрасно стесняешься. Мы с Эдди оба через это прошли в свое время.
— Это точно, — подтвердил Эдди и в первый раз усмехнулся.
— Я, правда, и сейчас еще не знаю, на каком я свете, — признался Алан. — По-прежнему дурака валяю.
— С тобой в машине это дочка полковника Саутхема была? — спросил проницательный Герберт.
— Да, но не важно. И вообще мы сейчас говорим о тебе и о твоей подруге. Так какие же трудности?
— Ну, во-первых, рано еще всерьез это обсуждать, — нахмурившись, ответил Герберт. — Но пока что дело выглядит довольно бесперспективно. Она городская, ее жизнь — заводы, улицы, и все такое. А я деревенский. Если она пойдет за мной, то потеряет себя. А если я пойду за ней, то потеряюсь я. Так я это вижу сейчас.
— Теперь я понял, — озабоченно кивнул Эдди. — Ты, похоже, прав, Герберт. Славная такая девчонка, но что-то я себе не представляю, как она будет вставать в полшестого или стряпать обед на дюжину косцов.
— Погодите вы, — загорячился Алан. — Начать с того, что раз она работала на заводе, значит, приучена вставать до света, и тяжелая работа ей тоже не в новинку. А потом, что это вообще за противопоставление: деревенский, городской? Это раньше так было. Теперь заводы переехали в сельскую местность, и надо будет, чтобы они у нас тут остались. А фермам хорошо бы размещаться на окраинах городов. Так что тут вы с ней договоритесь. По-моему, ты напрасно беспокоишься. Но как это у тебя получилось, Герберт, что ты стал с ней обсуждать такие вопросы? Я ведь думал, что уж кто-кто, а ты вернешься на землю и будешь спокойно заниматься хозяйством и на все остальное поплевывать. В чем же дело?