Оставив последнее слово за собой, она через день вернется в свою школу и в свой непрестижный украинский класс.
– А чого повернулась, Канавська? Не прийняли до модних? – ехидно поинтересуется классная.
– Решила, что вам тут без меня совсем хорошо будет. Так что зачем неизвестных мучать? Они там ни в чем невиноватые. Вот вернулась. Рады?
– Шалено, – покачала головой учительница. – Ну раз повернулася, з тебе стенгазета.
Людка не только умела шить – она отлично рисовала. Правда, в отличие от Толика Вербы, без правил и инженерных расчетов, а с угла и без натуры.
– Шаржи и сатиру можно?
– Ні, не можна! Тільки святкову! До Дня вчителя.
Тося Верба после своего икаровского полета с четвертого этажа интерната на гранитные плиты очнется в больнице. Рядом будут сидеть учитель Нашилов, директор интерната и причитающая мама. Тося откроет глаз и поинтересуется: – А чего все собрались?
В честь такого чуда – ударился головой, затылком о камни и остался не просто жив, а здоров и при мозгах, а также за отличную учебу – Тосю, которого оставили на пару недель в больнице, решили порадовать невиданно щедрым подарком. У интерната были возможности, а деньгами помогла Феня, и Толик получил сразу четыре книги Фенимора Купера – от «Последнего из могикан» до «Зверобоя». На форзацах каллиграфическим почерком Нашилова, разумеется, тушью была выведена благодарность от интерната. Толик не разбирался – благодарят за то, что остался цел, или за успехи, но книжки не просто прочел, а буквально заучил на память. С ними он никогда не расстанется. Феня, правда, глянув на подпись, обиделась:
– А я? Сынок, это же я купила. Я все-все сама оплатила, сколько сказали. Хоть бы написали, что и от мамы.
– Мам, я знаю. Спасибо тебе.
Толик сидел в больничной палате и радостно улыбался. Он будет разговаривать фразами из книжки и даст всем интернатским и преподам, и воспитанникам индейские клички, точные и ядовитые, как яд кураре на стрелах гуронов.
Ваня
Ванькино фиаско с контрабандой было сокрушительным в своей нелепости и глупости. Все возили! Ну все! А попался именно он. Точно – какая-то гнида стуканула! Перебирая до бесконечности варианты – кто же это мог быть, обижаясь на несправедливую судьбу, разыскивая, «Кто виноват?», Ванька совершенно не думал над вторым главным вопросом революционеров: «Что делать?». Он, конечно, по-детски ждал, что вот сейчас, ну еще месяц, и проклятье спадет, и он снова уйдет в рейс. Вот чуть-чуть подождать…
Ждать дома с мамой сначала было хорошо – Анька жалела своего мальчика, готовила вкусное, не нагружала бытовыми заботами и закрывала глаза на вечерние одинокие возлияния.
– Ну, мать, ну как ты не понимаешь?! Ну все же все с товаром! Мы же вместе затаривались! А может, надо было их сдать, чтобы этот таможенник отстал? А? Но я же не гнида, не сволочь! Я никого не сдал, а сам теперь здесь, на суше!
Через три месяца Анька робко поинтересовалась:
– Сыночек, а может, ты пока на работу устроишься? Тебя же за тунеядство могут посадить.
– Я нахлебник, да, мама? Ты так считаешь?
– Ну что ты такое говоришь? Это твой дом. Тут все твое. Ты мой сын. Я – все для тебя. Я переживаю. А вдруг данные поднимут, и потом с тунеядством в рейс не уйдешь?
– А если завтра в рейс? А я только устроился? Что, людей подведу?
– Может, с Борей поговоришь, а? Может, он тебя куда-нибудь устроит? Ну так, на полставки. Чтобы числиться?
– Да я к нему в жизни не подойду! Тоже мне – отец-холодец! Жил там Хабаровске, жировал. Он тебе хоть раз помог?
– Он мне жизнь спас.
– Это когда было? Он после войны тебе хоть раз помог? Вот!
Анька смущенно замолкала. Действительно, а если завтра в рейс? А он уже на работе. Так и объясняла сестрам на редких семейных встречах: ждет рейса. Вот-вот отправят.
– Хорошо устроился! – Возмутится Женька. – У пенсионерки на шее сидеть!
– Я еще работаю!
– Вот именно – работаешь, а тебе пятьдесят семь в этом году!
– Может, Ксеня его куда-нибудь устроит?
– О, она ему устроит! Мало не покажется!
Ванька не хотел на работу – он хотел в рейс. Все остальные варианты – это не компромисс, а персональное поражение, падение.
Ксеня так не считала. Узнав от Женьки, что Анькин великовозрастный балбес уже полгода болтается без работы и все страдает о море, она примчится на Фонтан.
Анькин дом, неухоженный, расхристанный, ветшал, как его хозяйка.
– Ладно не работаешь, страдаешь, а домом чего не займешься? – отчитывала Ксеня Ваньку. – Вон забор скоро завалится. Бурьяны по пояс. Крыша зиму точно не переживет.