В начале февраля в монастыре торжественно встретили под перезвон колоколов русские войска молодого воеводы Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. С ним было и наемное войско из Швеции: шведы, англичане, французы, испанцы, ирландцы, шотландцы. Во главе их король Карл IX поставил французского вояку Якова Делагарди.
На площади перед Успенским собором воеводе поднесли по обычаю хлеб и соль, князь Долгорукий проникновенно благодарил воинов за спасение крепости и всех троицких сидельцев от гибели.
Через несколько дней русские войска и наемники отправлялись в Москву. Остатки стрелецкого полка и казаков князя Долгорукого и Голохвастова, не более двухсот воинов, также покидали Троицкую крепость.
Стрельцы стояли в строю оживленные и немного опечаленные. Вот повзрослевший Миша, возмужавший Степан, посуровевший Афоня. С ними уходил и Ванька Голый. Народу в монастыре было мало, и его уговаривали остаться, говорили, что помогут с постройкой дома, но он решил вернуться в Москву. Князь Долгорукий обещал замолвить за него слово в Земском приказе, чтобы приказные дьяки не ворошили прошлое и не тянули к ответу за побег из тюрьмы и прежние разбойные дела.
Стрелецкое войско провожала толпа троицких сидельцев. В стороне чернела на снегу неподвижная одинокая фигура Гурия Шишкина. Иногда он медленно подходил к другим монахам или крестьянам, останавливался. Но сразу от него как-то незаметно, по одному, начинали отходить, и монах снова оказывался в одиночестве.
Отдельно стояли пленные, 45 человек. Их отпустили на все четыре стороны и даже соглашались оставить на жительство в любой подмонастырской слободе. Но они дружно сказали, что хотят вернуться домой.
Между стрелецким войском и пленными стояли рядом, но немного отвернувшись друг от друга, растерянные Гаранька и Янек. Вот уж и труба заиграла, и команда разнеслась над крепостью, а ребята будто примерзли своими валенками к снегу, и ни с места. Стоят и молчат.
И двинулось войско.
— Гаранька-а! — кричит Иван.
— Яне-ек! — кричат пленные.
Смятение на лицах ребят.
Сорвал тут Гаранька свою беличью теплую шапку с головы и сунул в руки Янеку. А тот отдал ему свою. И вот уж бежит Гаранька за стрельцами, бежит и оглядывается.
По возвращении в Москву стрельцов из отряда князя Долгорукого и Голохвастова отпустили на целую неделю по домам — отдохнуть после тягот шестнадцатимесячного сидения в Троицкой крепости. Но уже через три дня им велели явиться в стрелецкий отряд: грозная опасность нависла над Москвой. Лазутчики царя сообщили, что король Сигизмунд хочет захватить Москву и направляет для этого войско гетмана Жолкевского. Одновременно отряды тушинского вора захватили почти все Подмосковье, Серпухов и Коломну. Шведские наемники Якова Делагарди отказались воевать против короля Сигизмунда и тушинцев, требуя немедленно уплатить обещанное русским царем жалованье. Но денег у царя не было.
Москва оказалась в окружении.
— От одной осады избавились, в другую попали, — невесело шутил Ванька Голый, провожая в стрелецкий отряд Степана Нехорошко, Мишу Попова и Афоню Дмитриева.
— Ничего, и эту осаду выдержим, — ответил Степан. — Воевода у нас известный — Михаил Скопин-Шуйский. Он, не в пример другим Шуйским, воевать умеет! С ним не пропадешь!
После торжественного вступления в Москву, на князя Скопина-Шуйского все стали смотреть как на освободителя страны, о нем говорили с надеждой и доверием. Но через два месяца всех поразила весть о внезапной смерти молодого воеводы. 23 апреля на крестинах сына князя Воротынкого он захворал и через две недели, на двадцать четвертом году жизни, умер. Разнесся слух, что его отравила жена Дмитрия Шуйского — дочь знаменитого опричника Малюты Скуратова.
А 17 июля 1610 года бояре, организовав заговор, свергли с престола царя Василия Шуйского. В ночь на 21 сентября боярское правительство во главе с князем Федором Мстиславским (в него входило семь бояр, и оно называлось «семибоярщиной») тайком от народа, изменнически открыло ворота Москвы и впустило в город отряд польского гетмана Жолкевского.
Отряд вошел со свернутыми знаменами, бесшумно, опасаясь народного возмущения.
Через несколько дней стрелецкие войска были выведены из Москвы и направлены отдельными отрядами в окраинные города государства.