— Отдаст? Я, браток, знаю таких живодеров. Удавится. Достается им, когда попадают в холодные места. Требуху-то быстро из них вышибают.
— Я б твою требуху пощупал, да рук пачкать не хочется, — проворчал Егор, не поднимая головы.
— Иль схлестнемся? У тебя же кулаки пудовые, чего робеешь?
— Хватит вам, дети малые! Ты глянь, нe перебрал ли? Четвертую карту тянешь.
— Перебрал, долбани его петух в зад…
Шла игра, раздавались голоса, то сдержанно-выжидающие, то настороженные, то удивленные. Шла игра, доносился шелест денег. Егор слез с койки, вытащил свой чемодан, отпер замок.
Расправив плечи, с выражением какого-то кислого пренебрежения на лице, подошел к играющим.
— Вот, приблудный, не лист с веника — деньги. Дай карту.
Бушу ев хохотнул:
— Вот так отломил! Сколько же ты на этот пятерик червончиков собрать хочешь?
— Поскалься, у меня, поскалься! Сколько хочу, столько и выкладываю. Давай карту.
— На всю бумажку?
— Рубь ставлю.
— Не мельчись, все равно прогоришь.
— Рубль ставлю, — со злым упрямством повторил Егор.
— Эх, расчетлива девка, да принесла в подоле.
Бушуев принялся ловко раздавать карты.
Карта, брошенная Егору, утонула в его красной, с обломанными ногтями ручище, глаза остро уставились в ладонь, губы свело, казалось — вот-вот Егор изумленно свистнет. Бушуев с издевочкой щурил свои порочно-чистые глаза, показывал щербатину в плотных зубах.
Как только Егор сел, игра сразу же изменилась. До сих пор шутили, перекидывались незначительными замечаниями, похохатывали, проигрывали легко, чувствовалось, что, несмотря на поднявшиеся ставки, играют для удовольствия. С появлением Егора ставки не возросли, а, наоборот, уменьшились, но шутки как-то сразу увяли, все вдруг стали серьезны, на скомканные деньги глядели не прямо, а как-то стыдливо, искоса.
Бушуев все еще ухмылялся, но нет-нет да прикусывал нижнюю губу, и тогда на худощавом, вытянутом, с плоским подбородком лице появлялось что-то стремительное, острое, напоминающее выражение кошки перед прыжком на воробья.
Егор Петухов, напряженно приподняв плечи, стал метать банк. Но как-то быстро этот банк у него разобрали. Бушуев, пригребая к себе кучу мятых бумажек, бросил взгляд на Егора.
— Отчаливай. Кончилась твоя пятерка.
Те пять рублей, с которыми вошел в игру Егор Петухов, проиграны были незаметно, без особой боли. Осталось только ощущение неухваченного счастья.
Сердито посопев, Егор встал.
— Обождите, не начинайте.
Снова вытащил чемодан, погремел замком, выложил на койку бумажку. Иван Ступнин ухмыльнулся во всю физиономию.
— Перипетия ты, а не человек. Опять пятерку вынес, как нищим напоказ.
Бушуев ничего не сказал, только перетасовал карты и бросил на койку сто рублей.
— Кто смелый? Можно на все.
Запахло крупной игрой. Кто-то из стоявших попросил:
— Ну-ко, ребята, выдвинем в проход койку, мы присядем.
— Зачем мебель трогать, давай прямо на пол.
— И верно, чего в тесноте-то! Не в праздничных одежах, не попачкаемся.
12
Расселись в круг, одни — упираясь спинами в печь, другие — подобрав под себя ноги, прямо в проходе. Ни один человек не лежал на койке — играло больше половины. Банк рос. Доставались из карманов, из загашников смятые десятки, двадцатипятирублевки, полусотенные.
— Стучу! — объявил Бушуев.
По общежитию пронесся вздох, играющие зашевелились, распрямили затекшие спины. Последний круг. Если не разберут банк, Бушуеву достанется куча денег.