— Федор Петрович! Федор!
Голос доносится откуда-то издалека. Отчаянно болит грудь.
— Федор!
Машинист приоткрывает глаза. Серая пелена застилает все. Кружится голова.
— Что с тобой?
Как в тумане, склоняется над ним знакомое лицо путевого мастера.
— Со мной? Ничего…
— Перебрал, что ли? Не похоже.
— Я?! — удивляется машинист.
— Чего тут лежишь? Шел бы домой.
— Домой?.. У меня смена…
— Ты же простудишься на земле!
— На земле?!
Машинист рывком приподнимается, кричит:
— Где… тепловозы?!
Но мастер не слышит его крика. А сцепка идет одна, и на ней двое слесарят.
— Тепловозы!.. — хрипит машинист.
Нет, не слышит его путевой мастер, не слышит…
И тогда машинист встает. Он должен догнать сцепку, обязан. Чудовищная слабость валит с ног, но машинист идет.
Он делает шаг, другой. Он отталкивает человека, который стоит на пути…
И вновь невыносимая боль пронзает сердце.
Машинист падает.
Железная дорога — это точность, расписание, выверенный до минут график движения поездов.
Это тщательно разработанная система безопасности, определенный, до мельчайших подробностей, ритуал передачи дежурными и диспетчерами составов от станции к станции.
Это продуманные технические ограничения скорости, это великолепная система автоблокировки, где автоматика приходит вовремя на помощь людям и в случае необходимости исправляет их ошибку.
Кажется, здесь предусмотрено все. Но никто не может предусмотреть возможности появления на линии неуправляемой сцепки из нескольких мощных тепловозов.
И все-таки диспетчер Сортировочной, когда задыхающийся путевой мастер вбежал в дежурку с невероятной вестью, успел почти автоматически послать две команды.
Первое — он перевел сцепку с запасного на главный путь, чтобы локомотивы не рухнули в тупике (о том, что на сцепке двое ребят, не знал ни мастер, ни диспетчер, а лежащий без сознания машинист не скоро смог бы рассказать об этом).
Второе — диспетчер проверил, закрыт ли выход со станции красным светофором. Это было единственное, что могло задержать сейчас сцепку.
Петька успокоенно выпрямился. Тепловозы прогрохотали по стрелке.
— Перевели на главный, — сказал он. — Фу ты, черт!.. Не дрейфь, Олег, не кончится теперь в тупике твоя молодая жизнь!
Он посмотрел на Олега с некоторым уважением. Оказывается, Селезень — парень что надо. Даже вида не подал, что испугался.
Олег и в самом деле не испугался. Просто ему в голову не пришло, что грозит какая-то опасность. Он решил, что Щукин его разыгрывает, как новичка на корабле. Еще не хватает, чтобы тот назвал его салагой. И вообще покровительственный тон приятеля начал Олега раздражать.
— Брось! — начальник разъезда «38-й километр» усмехнулся в трубку. — Будет разыгрывать! Сегодня не первое апреля…
— 38-й километр! — голос на другом конце провода был слишком взволнован для заурядного розыгрыша. — Примите телефонограмму: «К вам следует по первому сцепка из четырех тепловозов без машиниста. Обеспечьте беспрепятственное движение». Повторите, как поняли… 38-й километр?!
— Вас понял… — неуверенно произнес начальник разъезда. — К нам следуют четыре тепловоза без машиниста… Послушай…
— Освободите линию! Я вызываю Узловую!
Начальник разъезда покачал головой и растерянно положил трубку.
— Селезень! — испуганно проговорил Петька. — Мы прошли на красный!
Ну и артист! Ему бы в кино сниматься. У него даже губы вздрагивали.
— Брось, — сказал Олег. — Не маленький я… Не вчера родился. А как же автоблокировка?
— Что ты понимаешь?! — закричал Петька. — Автоблокировка! Все двигатели вкалывают сразу, шестнадцать тысяч лошадиных сил! Никакие тормоза не удержат!
Что-то странно он шутил. Лицо у него было белое, как нейлоновая рубашка Олега.
— Где же машинист?
— Кончился твой машинист! Сошел с ума, напился пьяный, улетел на Марс!
За окном промелькнули последние станционные строения. Дальше лежали пустынные, быстро темнеющие поля.
— Слушай! — сказал Олег. — Ты же в этом деле специалист… Останови!
Петька не ответил. Он глядел на Олега, но глаза у него были пустые. Просто неприятно было на него смотреть.
Олег отвернулся к окну и высунулся до отказа, пытаясь заглянуть в кабину первого тепловоза. Путь был прямой, и не было видно ничего, кроме черной поверхности корпуса локомотива.
Навстречу все быстрей валились серые телеграфные столбы. Сливаясь в сумерках, проскакивали огромные буквы выложенных вдоль откоса лозунгов.