Диона встретилась с глазами сына, раскрытыми шире, чем обычно; взгляд его был мрачен.
— Да.
— А потом?
— А потом, — промолвила Диона, — будет то, что угодно богине.
35
Вернувшись из Семы, Диона обнаружила, что дома все по-прежнему, а Луций до сих пор в городе. Мариамна уже проснулась и звала брата. Тимолеону, преданному ее рабу, пришлось выполнить требование сестренки, а именно: поучить ее ходить. Малышка держалась за пальцы его вытянутой руки и шажок за шажком приближалась к гостеприимным коленям брата, по-видимому, думая, что это замечательная игра.
Мысли Дионы приняли другое направление — но не окончательное. Кое-чем можно было заняться прямо сейчас: сборами, знакомыми по предыдущим отъездам, но уже подзабывшимся. Она начала складывать вещи, но вскоре бросила, борясь с желанием махнуть на все рукой и продолжить жить по-прежнему. Скорее всего, Диона просто трусила… И тогда она заперлась в своем кабинете, погрузилась в счета и долго не выходила оттуда.
Луций Севилий, вернувшись чуть позже обычного и чувствуя себя виноватым, обнаружил, что в доме все вверх дном. Чувство вины помешало ему спросить, чем все так заняты, почему хлопочут. Он только с огромным облегчением заключил, что у детей все в порядке. Может, он забыл, что к ужину ждут гостей? Но в трапезной было темно, а в его кабинете был накрыт стол к ужину — как всегда, когда гостей не ожидалось. Диона была чем-то занята. Лучше думать, что жена дуется на него за то, что он предпочел ее обществу споры с философами.
Виновный или невиноватый, но Луций был голоден. Он съел превосходный ужин, который принес его раб Гай, выпил вина — цекубского, из новой, недавно приплывшей партии. Вино было превосходным и довольно крепким. Встав, он сразу же понял это и пожалел, что не разбавил его больше, чем обычно.
Он не был навеселе. И у него достанет храбрости, чтобы встретить гнев жены. Успокаивая себя таким образом, он пошел на ее поиски.
Найдя жену, Луций чуть не рассмеялся. Столько волнений — а она просто позабыла о времени из-за очередной атаки на счета. Она ушла в них с головой, склонившись над столом с восковыми табличками. Повсюду лежали свитки папируса. Луций стал пробираться между ними. Довольно шумно, но Диона, казалось, не замечала его.
На свободном месте — недосягаемом для нее — он остановился. Жена сделала пометку на табличке, надавив на воск стилем[79] — быстрое сердитое движение, совершенно характерное для Дионы, когда она имела дело с финансами. После паузы она взяла кисточку, обмакнула ее в чернила[80] и сделала более подробную и спокойную запись на свитке, лежавшем перед ней. На щеке ее он увидел чернильное пятно; волосы выбились из прически — узла замужней женщины. Сейчас она казалась не старше царевны Селены.
Покончив с кисточкой, Диона отложила ее в сторону и снова вернулась к табличке. Луций украдкой потянулся к одной из шпилек, державших ее волосы. Шпилька выскользнула наружу: волосы рассыпались по плечам и спине.
Она обернулась быстро, как кошка. Выражение ее лица было ошеломленным и явно сердитым.
Луций усмехнулся, совершенно не раскаиваясь.
— Добрый вечер, госпожа, — произнес он.
Диона моментально скрыла все эмоции под маской своего обычного спокойствия. Но, как всегда, было в жене нечто неуловимое, неизменно наполнявшее его сочувствием к ней.
— Я уезжаю, — сказала она. Ни приветствия, ни вопросов о поводе или причине его опоздания — просто обыденное сообщение.
В такой ситуации разумнее всего было сохранить самообладание, и Луций невозмутимо поинтересовался:
— Мы уезжаем? Когда?
— Я уезжаю. Как только смогу найти, на чем плыть.
— Куда?
— Куда угодно — за царицей. Скорее всего, в Грецию. В Афины.
— Она тебя позвала?
Диона покачала головой. Она дрожала и казалась маленькой и замерзшей, и все же была так рассержена, что он не осмелился коснуться ее.
— Богиня… — голос Луция был ровным. — Опять она вспомнила о тебе. Неплохо было бы ей вспомнить еще и о том, что ты — не вьючное животное и не пехотинец, которые должны плестись туда, куда погонит их ее прихоть.
— Но я — ее суть и творение. Я должна ехать.
— Но почему сейчас? Из-за чего такая спешка? — Он одновременно требовал ответа и возражал. — Что произошло?
Луций был слишком настойчив и понял это сразу же, как только заговорил; он слишком сильно давил на нее. Но ведь по-своему он прав… Однако Диона замкнулась в себе и заговорила натянутым тоном.
— Ничего. Ничего не произошло. Просто мне придется ехать.
79
Стиль — бронзовый стержень, заостренный конец которого использовался для нанесения текста на дощечку, покрытую воском. Противоположный конец стиля делался плоским, чтобы можно было стирать написанное.
80
Письменные принадлежности появились на Древнем Востоке и были переняты греками. Кисточки из стеблей камыша служили для нанесения чернил, сделанных из сажи с добавлением клея, на папирус, деревянные дощечки, кожу, пергамент, кору дерева, глиняные черепки, штукатурку. В эпоху поздней античности на Западе появилось гусиное перо.