Разочарование пришло позже, когда стало понятно, что за ней, оказывается, никто не гнался. Рина села на старую подушку, на которой при желании здесь можно было даже выспаться, свернувшись калачиком, и от страшной обиды на весь мир заплакала.
Как же одиноко ей было на этом свете!
Почему к ней холодно относилась родная мать, Рина не понимала. Откуда ей было знать, что в Сигаль не осталось ни капли нежности. Робкая и забитая женщина давно смирилась с тем, что в жизни нет и не может быть ничего хорошего или доброго. Она заботилась о своих детях, как всякая мать, но в эту заботу не входили ни ласка, ни любовь. И то, что для ее мальчиков было нормальным, для единственной дочери казалось предательством. И это отдаляло их друг от друга.
Ладно, Рину сторонились старшие сестры и братья, никогда не желавшие брать малявку в свои игры, так ведь даже сверстницы почему-то не хотели признавать ее подругой. С одной она подралась из-за куклы: сшила ее Рина, а разрисовывала лицо Сабрина, потом этим же и попрекнувшая: «Если бы не я, разве она стала бы такой красивой? Так и осталась бы в тебя — уродиной!». С другой разругалась навсегда из-за вавилонских сладостей, внутри медовой обертки были инжир, и орехи, и миндаль — ничего вкуснее Рина никогда не пробовала. Но девочек было три, а конфет[7] — четыре. Сабрина, которая их принесла (еще до драки), оставила лишнюю конфету именно Рине, но Сурия оказалась проворнее… Как такое простить!
«Какая же я несчастная! Никому я не нужна!» — жалела себя Рина.
И вдруг во дворе она услышала самый родной голос на свете. Это было как чудо.
Рина была любимицей Гиваргиса. И она платила ему тем же. Она помнила каждое его возвращение из похода, когда ее сажали на колени и качали, качали, качали… а она заливалась смехом. Но как же редко отец бывал дома…
— А старик где? — спрашивал он Хемду.
— Хавшаба вчера зашел. Пили всю ночь. Вот и спят еще.
— Папа! Папа! — выскочила из своего тайника Рина.
Он ласково обнял ее, расцеловал. От него пахло костром, дорогой, потом. Глаза были усталые, на правой щеке появился новый глубокий шрам, совсем недавно зарубцевавшийся… Отец подхватил дочь на руки, подбросил над головой:
— Ты смотри, как вымахала! Прям невеста!
Она покраснела до кончиков волос.
— Ну папа!
А самой приятно.
— Единственная моя помощница, — похвалила ее Хемда.
— Как это — единственная? — удивился Гиваргис. Он не был дома уже больше года и о многих новостях слышал впервые. — А что же Лиат, Шадэ? Неужели замуж вышли?
— Нет. Но они теперь Агаве помогают.
Это имя разом испортило ему настроение.
— Так, значит, она все еще в мастерской?
Хемда, видя такую перемену в настроении Гиваргиса, сразу перевела разговор на другую тему:
— Хорошо, что приехал, хоть сына увидишь. Пойдем в дом. Сигаль приболела немного. Лежит третий день.
Мужчина оживился, оскалился:
— Как он?! Силач?
— Забаба? Еще какой! Вечно голодный. Из Сигаль с молоком все жилы тянет…
Скрылись в доме, оставили Рину одну. О ней опять забыли. В этот момент девочка возненавидела своего младшего брата.
Увидев мужа, Сигаль попыталась встать, улыбнулась через силу. Гиваргис, неожиданно и для нее, и для Хемды, был ласков, успокоил, сказал поберечься и поскорее выздоравливать. Взял на руки сына, долго любовался им, потом вернул в кроватку. Забаба все это время сосредоточено смотрел, словно знакомясь с ним: так вот ты какой, мой отец.
— Тоже спать пойду. Считай, дней семь не спали. Все в Ниневию торопились, а почему — и не знает никто, — сказал Гиваргис женщинам.
— А надолго вернулись-то? — поинтересовалась Хемда.
— Говорю же, никто не знает… Ты наготовь на вечер, будем мое возвращение праздновать. И вина побольше принеси. Соскучился я по нашему домашнему вину.
Выходя из комнаты, Гиваргис еще раз окинул Сигаль взглядом, и было в нем что-то такое, что Хемда сразу поняла: для себя он уже решил — в этот приезд у него появится еще одна жена, и моложе, и красивее. Вздохнула: «Не видать тебе, Агава, твоего Арицу».
Вечером за праздничным столом собрались гости. Кроме многочисленных соседей были Хавшаба, дядя Ариэ и учитель Рамана из семьи Мар-Зайи, приказчик Мальахе. А еще Тиглат, двоюродный брат Шимшона. Он приехал в Ниневию в полдень, зашел к родственникам, а тут Гиваргис, дорогой племянник. Обнялись, расцеловались.
— Вот ведь, и правда, подарок так подарок! Я ж тебя лет пять не видел! — говорил Тиглат. — Возмужал!
7