— Не стой! Не стой! — заорал над ухом десятник…
Его первый десятник…
«А вот его имя я забыл… Или вообще никогда не помнил», — думал Юнана.
Десятник погиб там же, на стене, от вражеских стрел. Он просто рухнул лицом вниз поверх других трупов и больше не подавал признаков жизни. Потом в городе началась резня. Рядом с Юнаной сражался его земляк Абу. Вместе они ворвались в какую-то лавку, зарезали старуху, немощного старика. И здесь же наткнулись на девушку с мечом в руках. Кто бы мог подумать, что женщины могут так искусно владеть оружием! Абу пал почти сразу. Юнана стал пятиться к дверям, упал, выронил меч, едва успел увернуться от последнего удара, и тут же метнул в девушку первое, что попалось под руку, какой-то глиняный сосуд. Она увернулась, но вдруг потеряла равновесие и упала навзничь, напоровшись при этом на обломок копья… Новичка спас случай… Почему он ее запомнил? Она стала его первой женщиной. Он овладел ею, пока она умирала, а потом добил своим мечом…
Услышав, как сзади к нему крадется Убар, старый воин с усмешкой сказал:
— Я не сплю. Помоги мне подняться…
И в то же мгновение почувствовал обжигающую боль в спине. Ртом хлынула кровь. Юнана захрипел, завалился на бок, дернулся раз, другой, и через несколько секунд затих.
Убар обыскал еще теплый и такой податливый труп, нашел глиняную табличку с донесением для Набу-Ашшура. И вернулся к лошадям.
В город он не собирался. Поднялся в горы. Долго кружил в поисках нужной тропки, а когда встал на нее, ехал до тех пор, пока не увидел на своем пути старый раскидистый дуб. Здесь лазутчик спешился, засунул руку в дупло, вытащил мешочек серебра, а взамен положил обе таблички, что везли гонцы. Еще до рассвета оба послания попали в руки Чору, остановившегося в Тувану накануне в доме одного из лазутчиков Арад-бел-ита.
Царский постельничий появился в Табале на три дня раньше незадачливого караванщика, поплатившегося головой за свою жадность. Встретился с офицерами, в чьем сердце зрело недовольство, принес клятву, что Арад-бел-ит не причастен к смерти отца, сплел заговор. Слухи, выгодные исключительно Арад-бел-иту, распространились быстрее пожара. И слово «узурпатор» в отношении Ашшур-аха-иддина звучало в них все громче. Если сами боги возмутились против Син-аххе-риба, посмевшего нарушить закон престолонаследия, — что можно говорить о простых смертных? Новый царь уже собрал огромное войско и идет с ним на Табал, чтобы покарать неразумного младшего брата. Все города давно приняли сторону Арад-бел-ита. Каждого, кто признает его своим повелителем, ждет достойная награда, а тех, кто осмелится обнажить против него меч, — страшная казнь…
Когда почва готова к тому, чтобы принять семена, — все просто…
— Что в табличках? — спросил Чору.
«Во второй день шабата до захода солнца жду тебя, мой дорогой друг Набу-Ашшур, в своем дворце в Адане. Этим же днем, не дожидаясь твоего возвращения, вверенная тебе армия должна покинуть Хуписне и двигаться маршем на Каркемиш[26]», — прочел лазутчик.
Сообщение, предназначенное Набу-Ли, отличалось только тем, что в нем звучал приказ идти на Хальпу.
— Значит, пора... Предупреди наших людей, что настало время действовать, — приказал Чору.
Сам он после этого поспешил в Адану. В ставке Ашшур-аха-иддина к заговору примкнули Шаррукин, командир отряда колесниц, и Санхиро, командир одного из двух конных эмуку.
Хуписне запылал на рассвете. Офицеры, решившие присягнуть на верность Арад-бел-иту, вывели из казарм солдат и окружили дворец военачальника. Самый отважный из командиров (или самый дерзкий) тут же отправился к Набу-Ашшуру и предложил ему сложить оружие. Братоубийственной бойни никто не хотел. Однако через час из ворот выехала арба с телом переговорщика, над которым надругались палачи. Набу-Ашшур вырвал ему язык, за то, что он осмелился произносить крамольные речи, отрубил обе кисти, чтобы изменник больше не смог поднять меч против законного правителя, а на груди — с него сорвали одежды — острым клинком вырезал штандарт Ашшур-аха-иддина.
Армия пришла в ярость и бросилась на штурм.
26