— Мой дорогой брат, перед приходом к тебе я получил известия от нашего человека в стане Ашшур-аха-иддина. Мы стали намного ближе к тому, чтобы решить исход войны одним ударом.
Арад-бел-ит нетерпеливо передернул плечами:
— Когда он сможет подобраться к этому ублюдку?
— Во время сражения…
— Почему так долго?
— После нескольких покушений Ашшур-аха-иддин усилил охрану. Никому не доверяет. Мы слишком тщательно готовились к этому шагу, чтобы…
— Слишком долго, — перебил его царь. — Но… хорошо, пусть будет по-твоему.
Через двое суток армия Арад-бел-ита встала лагерем в долине, где было решено дать бой. Пришли почти затемно, но сразу стали насыпать валы, копать рвы, валить на лесистых склонах деревья. Уже на следующий день укрепленный лагерь обозначился в четких границах: шириной всего в один ассирийский стадий[32], длиной в пять, он вытянулся с востока на запад, преградив путь к перевалу. К исходу второго дня с южной стороны, обращенной к долине, через каждые двести шагов высились сторожевые башни, появился частокол с наклоном к неприятелю, ров наполнили нефтью. Такой же частокол, но без вала и рва, защищал лагерь и с северной стороны. На третий день — были поставлены шесть ворот, по три с севера и юга, друг против друга. Но тут случилось непредвиденное. Ночью разведчики доложили о появлении конницы в тылу армии Арад-бел-ита.
Когда царю сообщили об этом, он почернел от гнева.
— Как это могло случиться?!
— Конница Юханны могла уйти вперед, чтобы отсечь нас от перевала? — чувствуя свою вину, предположил Набу-шур-уцур.
— Или я оказался прав. Ашшур сносился с царем Русой и взял его в союзники.
Это был крах всех надежд.
Отправив гонца к Арад-бел-иту, царь Теушпа не торопился. Он, несмотря на данное союзнику обещание, все еще сомневался в необходимости вмешиваться в схватку между двумя братьями, где наградой был ассирийский трон. Больше всего смущала разница в силе армий. Киммериец понимал, что без его конницы Арад-бел-ит обречен, и поэтому все время думал о том, как лучше воспользоваться плодами победы в случае успеха. Долго ли продлится его дружба с новым ассирийским царем? Не станет ли это причиной ревности и затаенной обиды, за которой последует поход в киммерийские земли, стоит Арад-бел-иту собраться с силами? Как скажутся эти распри на силе Ассирии — что, если от ее прежнего величия не останется и следа, зачем ему тогда такой союзник?
Даже то, что раньше толкало вперед, — ожидание неминуемой войны с Ашшур-аха-иддином — теперь не казалось таким уж очевидным доводом. Киммерийцы уже били этого царя, побьют и снова. А может быть, лучше как раз выждать, пока две армии не обескровят друг друга, чтобы потом расправиться с победителем? Кто бы ни победил.
Все эти мысли и тревоги вызвали у Теушпы головную боль и бессонницу, и без того мучавшую его в последние время; царь стал мрачен, подолгу не покидал своего шатра, никого не допускал к себе, привалы растягивались на сутки и более, из-за чего киммерийская конница продвигалась вперед немногим быстрее пехоты.
Боги сами решили за Теушпу. Накануне того дня, когда послание киммерийского царя заставило Арад-бел-ита встать укрепленным лагерем в предгорьях Армянского Тавра, высоко в горах прошли дожди. Восточный Евфрат, о котором предостерегал Набу-шур-уцур, и без того вышедший из берегов из-за обильного таяния снегов, после этого разлился на равнине настолько широко, и настолько бурными и опасными стали его воды, что ни о какой переправе не могло быть и речи. Теушпа какое-то время шел вверх по течению вдоль правого берега, пока не уперся в скалы и там, понимая, что ничего уже не исправить, что битва состоится без его участия, повернул назад.
За два месяца армия Ашшур-аха-иддина разрослась до тридцати с лишним тысяч человек, и теперь на марше она растянулась, как мифическая змея. За нею стелился длинный, точно после бури, шлейф пыли, оставались опустошенные леса, иссохшие колодцы и полное разорение. Однако еды все равно не хватало, воды было мало, а ноги с каждым днем все больше и больше сбивались в кровь. О битве стали мечтать, как об избавлении от мук.
— Не отставать! Шире шаг! — покрикивал Шимшон на воинов своей сотни. — Хадар! Подтяни ремень! Сасон, подними голову, вперед смотри, не под ноги, ты пехотинец, а не баран!
Все так и было: Хадар и Сасон, его внуки, еще вчера сопливые юнцы, сегодня шли вместе с ним защищать своего царя… Какого — правильного, настоящего или, наоборот, самозванца — Шимшон даже не задумывался. Исправить он ничего не мог, а на чьей стороне сражаться, за него решили боги. А ведь и правда — не получи он два месяца назад немедленного приказа от Ишди-Харрана возвращаться на Табал, пришлось бы умирать не за Ашшур-аха-иддина, а за Арад-бел-ита. Но мысль о том, что в предстоящем сражении придется биться с Гиваргисом или со старым другом Хавшабой, и что им суждено погибнуть, обжигала сердце Шимшона каленым железом.