— Тарадари? Я с ним не знакома.
Дамы захихикали. Кавалеры скривили губы. Адэр нахмурился.
Принц постучал ножом по блюдцу:
— Ведите себя уважительно к человеческому несовершенству.
Взмахнул рукой, скрипачи опустили скрипки.
— Тарадари умер триста лет назад, дорогая. Вы никак не могли быть с ним знакомы.
— Я сказала вам правду, Ваше Высочество.
Принц потянулся пальцем к уху, но передумал. Малика точно рассчитала громкость голоса в наступившей тишине.
— А музыканты так старались усладить ваш слух.
— Вы говорите о музыке Тарадари? — переспросила Малика.
— Ну о чём же ещё, дорогая?
— Простите, Ваше Высочество. Меня учили называть вещи своими именами. Вас интересует, нравится ли мне музыка Тарадари? Я впервые её слышу. Я впервые покинула Грасс-Дэмор, впервые была на балу, впервые вижу наследного принца.
— А вот здесь вы лжёте, дорогая, — возразил Толан.
Глядя на скатерть, Малика свела брови:
— Простите?
— Вы каждый день видите наследного принца. Хотя в Тезаре слово «принц» упразднили. Теперь это просто наследник престола.
Малика посмотрела на Адэра — он чуть заметно покачал головой, будто пытался удержать её от необдуманных слов, — и перевела взгляд на Толана:
— Адэр Карро — для меня не наследный принц. Он мой король до моего последнего дня. И если вам, Ваше Высочество, не трудно, обращайтесь ко мне по имени. Меня зовут Малика. Или зовите меня «аспожа». В Грасс-Дэморе именно так обращаются к женщинам из низшего сословия.
Толан отложил апельсин:
— Моя ошибка. Признаю. Я забыл, что передо мной тайный советник Его Величества Адэра Карро.
— Неудивительно. Когда вокруг столько людей, сложно запомнить, кто есть кто.
Принц премило улыбнулся:
— Наверное, вам тяжело, не имея опыта и должного образования, доказывать свою правоту графам и маркизам.
— Не тяжелее, чем Бенвуто Тарадари, — ответила Малика, вновь опустив глаза. — Он ведь тоже плебей. Его господин присвоил себе творения домашнего музыканта. Бенвуто обратился в суд, а ему за «клевету» на господина сломали пальцы. Выдающийся человек умер в одиночестве и нищете. Спустя сто пятьдесят лет в судебном архиве были обнаружены черновики фуг и сонетов, написанные его рукой, а на них в то давнее время попросту закрыли глаза. Бенвуто Тарадари получил титул посмертно, и его имя носит самый красивый город Росьяра. Но триста лет назад его называли жалким плебеем и гнали с крыльца храма, когда он тянул искалеченные руки за подаянием. Его похоронили в общей могиле вместе с бродягами и преступниками. И никто до сих пор не знает, где покоятся его останки. Я никогда не слушала его музыку, Ваше Высочество, но судя по настроению, которое навеяла на меня эта мелодия, — звучал «Плач дождя».
Принц долго рассматривал Малику. Затем взял бокал с вином. Откинувшись на спинку кресла, сделал глоток:
— Замечательное вино. Попробуйте.
— Я не пью, Ваше Высочество, — ответила Малика.
— Совсем-совсем?
— Совсем.
— И даже не пробовали?
— Пробовала. Три глотка, — проговорила Малика и положила вилочку на салфетку. Перед ней тотчас провели смену тарелок и столовых приборов.
— Занятно, — сказал Толан. — Почему три глотка?
— Иштар Гарпи боялся, что вино отравлено, и попросил меня проверить.
Принц придвинулся к столу:
— Иштар Гарпи… Вот как… И вы не побоялись?
— Нет. Вино принесла я.
— Вы с ним подружились?
— Если беседы тайного советника и заключенного ракшадского воина можно назвать дружбой, то — да, мы подружились.
— На вашем месте я бы так не рисковал. Ракшада — дикая страна. Не понимаю, как мой отец терпит её посланников. Они не знают, что такое придворный этикет и не знакомы с благородными манерами. — Толан пригубил бокал. — Я читал в газетах о героизме Иштара. Занятные сказки. Странно, что газетчики на них клюнули. Эти статьи подмочили репутацию подающих надежду издательств. Жаль, а ведь некоторые мне пришлись по душе. Теперь по моему приказу их перевели в разряд бульварной прессы, и в Росьяре их почти никто не покупает. Разве что простолюдины, чтобы разжечь огонь в очаге или повеселить детей сказкой на ночь.
— Жаль, — согласилась Малика. — Жаль, что в Росьяре героизм принимают за сказку.
Толан со стуком поставил бокал на стол, но тотчас взял себя в руки и произнёс наигранно миролюбивым тоном:
— История Росьяра кишит героическими поступками, которые описаны очевидцами. Настоящими очевидцами. И мы умеем отдавать честь настоящим героям. А к бреду измученного штормом народа, точнее, нескольких калек на палубе, нельзя относиться как к правде. Люди были настолько перепуганы, что даже после шторма не пришли в себя. Иштар преклонил колено перед женщиной? Это нонсенс! Это бред! Это поставило крест на доверии ко всем газетам, которые что-либо писали о Грасс-Дэморе.
— Он преклонил колено, чтобы я села, — спокойно проговорила Малика. — После путешествия на шхуне я плохо себя чувствовала.
Толан окинул придворных взглядом, словно спрашивая — не ослышался ли он. Склонив голову набок, прищурился:
— Вы были на шхуне?
— Да, была. Иштар совершал ужасные вещи, но у него есть и другая сторона, которую никто не видит, которую он никому не показывает, — продолжила Малика, проигнорировав вопрос принца. — И только ответственность за жизни шестисот женщин, детей и стариков вынудила его открыться. На протяжении семи дней это был не ракшадский головорез, не Иштар Гарпи, это был бэцель Иштар, парус Иштар. И когда Ракшада пойдёт под этим парусом, мир изменится.
Принц взял салфетку. Промокнул губы:
— Адэр, вы составите мне компанию на прогулке?
Сосредоточенно глядя в окно и поигрывая желваками на скулах, Адэр кивнул. Спохватившись, вымолвил:
— С огромным удовольствием, Толан.
***
Нет ничего скучнее и печальнее, чем дворцовый парк ранней весной: раскисшая земля, влажные аллеи, голые деревья, мокрые скамейки. Единственным украшением были скульптуры и фонтаны. Но в скупых лучах сонного солнца они выглядели тоскливо и одиноко.
Адэр и Толан шли неторопливым шагом по хрустящему гравию. За ними на почтительном расстоянии следовала Лалида. За ней шагала молчаливая толпа придворных. Эйра брела позади всех.
— До меня дошли слухи, что отец Вилара собрался подавать в отставку, — тихо промолвил принц.
— Впервые слышу, — солгал Адэр.
— Теперь будете знать, откуда ждать предательства.
— О каком предательстве вы говорите?
— Вилар замечательный человек, но, на мой взгляд, слишком влюбчивый. Сколько раз он собирался жениться?
— Не помню.
— Три или четыре?
— Не помню.
— Вилар падок на простолюдинок. И если бы не вы, дорогой Адэр, славной фамилии Бархат давным-давно пришёл бы конец. Тезар — не Росьяр, титул не купишь. И раз Суан Бархат готовится уйти в отставку, значит, вкусы Вилара ничуть не изменились.
— Я бы не делал поспешных выводов, Толан. Суан старше моего отца на двенадцать лет. В его возрасте тяжело успевать за молодыми.
— А если я прав? Вы одобрите брак Вилара с плебейкой?
— Нет, — ответил Адэр и стиснул зубы, досадуя на излишнюю поспешность. За истекшие сутки он совершил слишком много ошибок. Раньше с ним такого не случалось.
Толан улыбнулся:
— Значит, вы не собираетесь проводить политику Зервана и одаривать простолюдинов титулами?
— Нет.
— Даже если это красивая плебейка?
— Толан, к чему вы клоните?
— Скажите мне правду, мой друг, — промолвил принц проникновенным тоном. — Зачем вы её привезли? Хотели показать, чем обладаете? Показали, мы увидели. А дальше? Завтра вы увезёте её и спрячете, как алмаз, о котором говорит весь мир, и который вы почему-то до сих пор не отправляете на экспертизу. Но она не бриллиант, Адэр. Она сорная трава. Пусть очаровательный, но сорняк. Она заглушит все ваши посевы. Друг мой, успокойте меня. Скажите, что она — ваше мимолётное увлечение.
— Между нами ничего нет и быть не может, — сказал Адэр.