Как-то раз Андрей Михайлович сказал мне:
- Есть такой человек по фамилии Ленин, а зовут его Владимир Ильич. Он стоит во главе большевиков, а большевики идут против ка-питалистов, против помещиков и против войны. Ленин сказал, что войну надо повернуть против буржуазного правительства. За Лениным идут все рабочие, крестьяне и солдаты тоже.
Жаль, что здесь нет книжек Ленина...
Слова Андрея Михайловича западали в мое сознание, как западает зерно в мягкую, сырую землю.
В самом конце октября донеслась и до нас весть, что в Петрограде большевики, возглавляемые Лениным, совершили переворот, свергли Временное правительство и власть перешла к Советам. Разговоров было!
В Каргополе и в деревнях нарушилось издавна устоявшееся спокойствие. Идут жаркие споры, но не по поводу соседских обыденных дрязг, а о политике. Споры большей частью бестолковые, сумбурные. Мало кто разбирался в той обстановке. Во всех спорах обычно ставили точку солдаты-фронтовики. Для них не было вопроса, какая партия лучше. Они за большевиков, которые вырвали их из окопов, вернули к родным очагам.
Они против буржуев.
Споры часто возникали в чайной Кудрина по понедельникам, в базарные дни. Тут полно мужиков из окрестных деревень. Кто чай пьет, обливаясь потом, кто в пешки играет и судачит о разных своих делах, новостями делится. Как-то раз я забежал в чайную, разыскивая своего отца. Коротконогий, толстозадый мужик из соседней деревни Кобылкино Степан Чуваев приставал к рыжеусому человеку в серой шинели:
- Нет, ты скажи прямо: Ленин коммунист али большевик?
- Он большевик-коммунист.
- Слышите, мужики, как нашего брата обманывают? Да ведь только один бог в трех лицах.
Солдат объясняет, что большевики и коммунисты одно и то же.
Из-за стола поднимается плешивый старик с жиденькой бороденкой и смиренно просит тишины. Шум улегся, и старик тоненьким голоском повествует:
- Православные товарищи, у меня двое сыновей положили на войне свои головы. Младший-Сашенька -холостой и такой кудрявый, баской, что все девки на него зарились, любую сватай. Федор-тот постарше, женатый был. Старательный, хозяйственный мужик. И вот двое моих внуков малолетних сиротами остались. Обоих моих наследников при Керенском убили. Ленин хоша и коммунист, но большевик настоящий!
И дай бог ему здоровья, ежели власть удержит и от войны крестьян избавит. А то ведь до чего дошло? Гибнет народ. Я за большевиков.
Здоровенный верзила в добротном ватном пальто крикнул:
- Ленин хочет немцам Россию отдать!
Старик отмахнулся, словно от надоедливого комара, и уселся за стол, победоносно оглядывая соседей по столу.
Тут в разговор вступает Андрей Михайлович:
- Немцам, говоришь? А ты где был, когда мы вшей в окопах кормили и от немцев оборонялись? Я ведь тебя знаю: устроился в Няндоме сторожем в железнодорожную больницу, броню получил, за полпуда топленого масла откупился от фронта, а теперь, когда Ленин решил с войной разделаться, ты патриотом стал?
Солдаты, как по-вашему: дальше воевать или кончать войну?
- Кончать!
- Мы навоевались, хватит!
Верзила боком-боком и вон из чайной.
- А ты, Петров, скажи, кто такой Ленин? - допытывался Степан Чуваев.
- Скажу, что знаю. Ленина мне не пришлось повидать. Зато слыхал о нем от верного и умного человека, который врать не станет. От моего тезки, командира роты прапорщика Судакова.
- Это же наш, кобылинский! -выкрикнул Чуваев.
- Верно, ваш, кобылинский. Но ты, Степан, помолчи, я сам расскажу товарищам. Андрей Судаков был до войны учителем. Он из бедных крестьян и обучался в семинарии за казенный счет по большим своим способностям. Был мобилизован на войну, окончил школу прапорщиков. На фронте я попал к нему в роту. Раз земляки, то и подружились. Он хоть и был вашим благородием, а совсем не зазнавался, и солдаты его уважали. После свержения самодержавия Судакова выбрали в полковой комитет. Большевиком оказался.
Я от него много узнал о Ленине. Владимир Ильич - человек большого ума и большой учености. Он организовал партию большевиков и стоит во главе ее. Партия Ленина отличная от всех других тем, что твердо стоит не на словах, а на деле за трудовой народ, за рабочих, за крестьян и против всей буржуазии.
Слушают Петрова внимательно, тишина стоит неожиданная для чайной в базарный день.
- Много я наслышан о Ленине от Судакова и от других товарищей-большевиков...
- Андрюха Судаков врать не станет, - снова встревает Степан. - Из нашей деревни, хорошо знаем.
Такой мужик!
У нас, когда хотят высказать уважение к человеку, говорят: "Это такой мужик!"
- Так вот, - продолжает Андрей Михайлович, - Ленин всю Россию изучил и знает о всех наших нуждах. Уж на что глухое наше место - Каргополь, а он и о нем писал.
- О нас? О Каргополе? Ври больше!
- Нет, не вру, сам читал, Судаков мне книжку показывал, где про это написано. Все вы знаете скорнячиху, на которую наши бабы шьют беличьи меха и за самые жалкие гроши гнут спину с утра до ночи и глаза портят. В своей книге о капитализме в России Ленин описал, как каргопольские предприниматели-скорняжники жестоко эксплуатируют каргопольскую бедноту, которая от горькой нужды готова работать почти что даром. И писал он об этом лет двадцать тому назад.
Вот он какой, Ленин!
Конец года прошел в непрерывных митингах, ворвавшихся в обывательскую жизнь, словно северный ветер, обжигающий даже привычные к морозам лица наших мужиков и баб. Я бегал на митинги, как на представления.
Вот на трибуне в доме бывшего Благородного собрания Роза Мейер, невесть откуда появившаяся в нашем городе. Она не молодая. С черными грустными глазами, загоравшимися на трибуне сумасшедшим блеском, она казалась какой-то дикой, не нашей (у нас женщины степенные), какой-то будто из страшной сказки, когда злая ведьма оборачивается доброй тетушкой. Говорила громко, складно и, казалось, правильно. Ратовала за партию социалистов-революционеров, ссылаясь на какую-то бабушку русской революции Брешко-Брешковскую, упоминала народовольцев, Халтурина и пугала мужиков большевиками, которые будто бы хотят закабалить крестьян.
Тут безо всяких на сцену поднимается солдат из нашей деревни, вернувшийся с фронта, Арсюха Макаров. Он бесцеремонно отстраняет Розу с трибуны и говорит:
- Нам с большевиками и с рабочими делить нечего, и не суйся ты, барыня, не в свое дело, сами разберемся.
Под ручку и под дружный смех провожает Розу с трибуны. Чем не представление?
На трибуне дьякон собора Вдовин в черном подряснике. Я знаю его девчонок: их трое от десяти до четырнадцати лет. Бойкие, языкастые. Отец дьякон воркует на трибуне, потрясая полой подрясника:
- Сей хитон тяготит меня! Я всегда был за революционный народ и всегда против войны.
Смеются беззлобно, как над шутом. Что верно, то верно. Ведь все знают, что отец дьякон был учителем начальной школы, в день объявления войны и мобилизации в русскую армию принял сан дьякона и всю войну усердно молился в церкви о даровании победы христолюбивому воинству и православному царю. А теперь в революционеры лезет. Потеха и только!
Адвокат Акимов. Он смотрит на публику, немного повернув голову налево: один глаз у него свой, настоящий, а другой вставной, стеклянный. Речь адвоката гладкая, голос густой, журчит, как вода в мельничном колесе. Говорит он о благоразумии, о терпимости, о примирении, о всепрощении.