— Эй, берегись, раздавлю! — заорал он что есть мочи.
Тот, некто, кубарем перекатился с лыжни на обочину, на миг встретились взгляды — один подернутый завистью, а другой горящий торжеством и удалью… Вперед!.. Стремительней… Палки изредка чиркали по снегу, на ухабах лыжи громко всхлопывали… Извилина! Держись — не то шарахнешься об ель. Наклонись немного вправо… Отлично! Шалый ветер свистит в ушах и вдруг — фьюить — сорвал со взмокшей головы шапчонку… «Надо было поглубже натянуть! Ну да ничего, назад ведь не свернешь… небось не замерзнем!» Девица с парнем, взбирающиеся навстречу «лесенкой», смеются, подбадривая: «Не тушуйся, друг, шапка — лишний вес!»
Но вот гора наконец тоже устает от крутого падения, выдыхается, становится пологой. Лыжи замедляют свой бег. Лишь теперь мышцы на ногах расслабляются, колени начинают подрагивать, в голове проносится залихватское, победное: «Спуск взят!.. Лыжи мои целы — не пойдут на загородку… Но решится ли съехать Света?»
Едва он подумал об этом, а она уже была почти рядом… вот она догоняет его, щеки пылают, глаза блестят, как черные ягоды, окрапленные росой…
— Как здорово! — слышит он ее счастливый крик. — Сейчас взойдем и еще разок скатимся…
— Знаешь, в нашем поселке, — сказал Ким, переводя дыхание, — говорят, жил мужик, и у него была такая прибаутка: «Эх, кабы кажинный день праздник, да чтобы в гости, да не иначе — туда и назад под гору…»
— Толковые мужики в вашем поселке! — рассмеялась девушка.
А с уходящей в самое небо вершины белой горы, со скоростью пули, летели все новые и новые лыжники. Менее удачливые на рытвинах зарывались носами в снег и дальше вниз катились уже кубарем…
Светлана и Ким съехали еще разок. А потом, пройдя вперед по лыжне, взошли на высокий круглый холм, с которого залитый солнцем лес смотрелся бескрайне, беспредельно. Местами он уже сбросил снежные шапки, зелень казалась ярче зимнего иноческого темного одеяния, и хвоя источала весенний родниковый запах.
Когда Ким, стараясь не зацепить лыжами притолоку, побрякивая креплениями, ввалился в комнату, Гена сидел за столом и сосредоточенно выстраивал столбик цифр в тетради. Возбужденному, переполненному лесной свежестью Киму стало даже как-то неловко — вот потревожил ученого человека.
— Все колдуешь? — сочувственно справился он.
— Есть маленько. Старик Мусанов подкинул одну идейку насчет поршней, но требуется расчет, без математики не обойтись. Какой только леший ее придумал, эту математику, что всюду она позарез!.. Нет, паря, чую, что придется поступать в институт, грызть сопромат и всякие интегралы-дифференциалы…
— Валяй. Но сегодня все науки — долой, — весело откликнулся Ким. — К семи часам сегодня мы приглашены к Светлане по случаю Восьмого марта… Форма одежды парадная, сапоги со шпорами, при орденах.
— Да ты что, я не пойду! — всполошился Геннадий. — Иди один, раз приглашен.
— Мы с тобою приглашены вместе. Так сказала Света. Значит, если не пойдешь ты, то не пойду и я…
— У них небось своя компания, свои разговоры. Будем там, как вороны, затесавшиеся в стаю чаек. Хотя ты-то, может, и нет…
— Что ты, что я — одного поля ягоды. Собирайся. Да поскорей: ведь надо еще в магазин заскочить — купить подарки, если что осталось на прилавках…
Они явились к семи тридцати. Не то чтобы забыли о назначенном времени или проявили небрежность, а просто сочли неприличным прийти точно в срок, к семи: вдруг да окажутся первыми, ведь гость, явившийся раньше других, всегда чувствует себя неловко, еще заподозрят в жадности.
На их звонок вышел Николай Васильевич, увидел пришедших — лицо его просияло радостью:
— Чолэм — здорово, наконец-то! Молодцы, что пришли… Раздевайтесь, ого, да вы уже не в шапках, а в шляпах — зиму пугаете? Ну, проходите — народ заждался… Как ты себя чувствуешь, Ким? Голова в порядке?
— Ничего! Моей голове еще не так доставалось. Знакомьтесь. Николай Васильевич, это — Гена Игнатов.
— Очень рад.
Подталкивая их к дверям большой комнаты, крикнул с порога:
— Вот, поглядите, каких молодцов я привел!
Молодцы были в добротных темных костюмах, в белоснежных рубашках с не слишком умело повязанными галстуками. Зато штиблеты на ногах сверкали.
Их правда ждали. И теперь разглядывали с нескрываемым интересом, оценивая и как бы сверяя с тем представлением, что было составлено заранее.