Ким взглянул — и обомлел: это был вчерашний дядька из очереди в «Гастрономе», с которым повздорили на улице, который позвал милиционеров, а те отвели его в вытрезвитель. Он посмотрел на парня строго, сказал натянуто:
— Что, герой, жив-здоров? Ну, так вот, познакомимся еще раз: я — майор милиции, следователь. Вчера ты совершил на меня нападение, избил — видишь, губа рассечена… и ногу я ушиб, когда падал…
В голосе майора было торжество, и глаза выдавали нетерпеливую радость от того, что преступник теперь никуда не денется от справедливого возмездия.
«Но ведь мне велели прийти за паспортом…» — горько недоумевал Ким.
Майор снял трубку телефона, набрал номер:
— Это партком механического завода? Здравствуйте, звонят из горотдела милиции. Тут вот сидит у меня один ваш товарищ — фамилия Котков…
Он долго и подробно рассказывал о вчерашнем происшествии, перевирая все так, что Ким не верил своим ушам.
Потом, положив трубку на рычаг, опять обратился к нему:
— О твоем деле я уже доложил своему начальству. Шутка ли — нападение на сотрудника милиции! Такое случается оч-чень редко, да…
— В таких случаях, кажется, говорят, что несколько сгущены краски… но я скажу прямее: вы все врете! И по телефону, и сейчас… — ответил Ким. — Никто на вас не нападал и не набрасывался. Вы не были при исполнении служебных обязанностей, были в штатском, сами нарушали порядок — лезли без очереди… Еще вопрос: кого следовало доставить в милицию?
— Можешь плести что угодно, — прихмурился майор. — Но мы к делу подошьем еще и клевету на работника милиции, намеренное оскорбление… запротоколируем и это!
— Мне лично милиция никогда и никакого зла не причиняла, — сказал Ким, стараясь быть предельно спокойным и собранным. — С какой стати я стану нападать на нее? Клеветать?.. Нет, я пока что в здравом уме.
— Об уме надо было помнить вчера, — отрезал Пантелеймон Михайлович Кызродев. — Мы отпускаем тебя. Но учти: дело уже возбуждено…
Киму вернули паспорт, а также виновницу всех бед — бутылку.
Принес ее домой, поставил на стол.
Генка, прибежавший в обеденный перерыв узнать, что там и как с милицией, — ни слова не говоря, взял эту бутылку, вынес во двор и разбил о край мусорного контейнера.
Голову Кима сверлили мысли — одна мучительней другой. «Может, сходить в горком комсомола? Объясниться, сказать: поверьте, товарищи, ничего, мол, такого я не совершил, а вот грозятся тюрьмой… Нет, никуда не пойду… Что скажет Света, когда обо всем узнает?.. что подумают обо мне родители, если им сообщат? Особенно младший брат, который служит на границе. Ведь они верят в меня, в мою честность и совестливость… Может, напрасно я приехал в город? Родился в лесу — в лесу бы мне и жить…»
Стыдно было идти на работу: ведь наверняка там все уже знали о случившемся. Вот ведь какая странность: ты остался таким же человеком, что и раньше, но с тобой произошло нечто нелепое, непредвиденное — и уже люди смотрят на тебя совсем другими глазами… Особенно мучил стыд перед Юром: вот тебе и наставник…
До начала смены Ким рассказал своим товарищам обо всем, что стряслось.
— Вот вам честное слово, за которым моя рабочая честь: с моей стороны не было никакого хулиганства, но не мог я стерпеть, что делают из меня без вины виноватого, тащат в милицию ни за что ни про что…
— Ну, положим, выпивши ты был, а это уже… — вздохнул Анатолий. — Вот, братцы, что творит с нами эта злодейка с наклейкой!
Юр был растерян до крайности, но смотрел на Кима преданно и открыто.
— Так, подведем предварительные итоги… — сказал Геннадий Игнатов. — Совершенно ясно, что поведение нашего товарища, Кима Коткова, вряд ли заслуживает похвалы. Это факт…. Однако есть достаточные основания подозревать, что и с ним обошлись не по справедливости, кому-то понадобилось непременно его ошельмовать, замарать напраслиной, клеветой… Ну, нет, мы не позволим топить своего товарища! Разберемся.
Потом началась смена, пошла работа, и было уже не до разговоров.
А возвращаясь с обеда, Ким встретился в цеховом переходе с Вилем Николаевичем, секретарем парткома завода. Тот не прошел мимо, остановился, подал руку.
— Как же ты так — угодил в историю, а, Котков? Ведь мы тебя в партию собирались рекомендовать. Помнишь наш разговор?
— Помню. И даже то помню, что сомневался тогда: не рано ли мне еще…
Парторг потер ладонью лоб в явном огорчении, вздохнул:
— Да, ситуация… не ожидал… ну, будь здоров. — И повторил то же, что и Гена Игнатов: — Разберемся.
Он слыл человеком душевным, секретарь парткома, да было ли у него достаточно времени, чтобы разбираться с каждым — ведь рабочих на заводе много.