Он всегда после ухода матери на работу прибирал в квартире, но сегодня постарался сделать это особенно тщательно: протер всю мебель, вымыл пол, до блеска начистил кухонную посуду, вырезал из голубой бумаги узорную дорожку и постлал ее на полку в кухне. Расчет оказался верным: это очень обрадовало вернувшуюся мать и подняло ее настроение. Лёня так и порывался немедленно приступить к делу, но сдерживал себя. Помогая матери разогреть обед и накрыть на стол, он болтал о разных пустяках, стараясь не показать виду, что его занимает совсем другая, куда более важная мысль.
После обеда, вымыв посуду, Клавдия Петровна прилегла с книгой на кушетку. Лёня начал издали, обходным маневром. Подсев к матери, он, чтобы отвлечь ее от книги, слегка тронул ее пышноволосую белокурую голову и с самым невинным и глубокомысленным видом задал вопрос:
— Мам, ведь воспитание воли — это очень важное дело, да?
— Да, сынок, — ответила мать, не отрываясь от книги.
— А скажи: если человек что-нибудь решил и добивается исполнения, он хорошо, правильно делает?
— Конечно, правильно. Только если он доброе, нужное дело задумал.
— А тот, кто ему мешает, тот поступает плохо, да?
— Вероятно. А что это тебя так заинтересовало?
— Нет, подожди, вот еще ответь. Исследовать природу» узнавать свой край — это ведь хорошо?
За этой серией вопросов Клавдия Петровна почувствовала что-то каверзное. Она отложила книгу, приподнялась.
— Ты скажи-ка, зачем все эти вопросы?
— Нет, ты ответь. Ну, ответь, мам.
— Да, это хорошее дело.
Период «артиллерийской подготовки» кончился. Окружение «противника» было завершено, пути к его отступлению отрезаны. Лёня пошел в атаку, поддержав себя пулеметной очередью:
— Тогда ты должна меня отпустить. Мы решили пойти пешком до Джакарской пещеры. Это не очень далеко. Мы в прошлом году ходили с кружком туристов за пятьдесят километров. Ведь ты знаешь. И на туристской станции сказали, что это очень хорошо и нужно. И Павел сказал. Мы уже все договорились — Миша, Димус, я и Вовка. Даже Вовка! Понимаешь?
— Ничего не понимаю, — покачала головой мать и принялась расспрашивать.
Она задала Лёне, наверное, не меньше сотни вопросов, долго рассматривала карту, снова расспрашивала. Лёня уже начал терять надежду на благополучный исход атаки, когда Клавдия Петровна неожиданно сказала:
— Хорошо. Я разрешу тебе итти в этот поход.
— Да?! — Лёня подпрыгнул, бешено закружился и с размаху обнял мать.
— Ой, раздавишь! — улыбнулась она. — Правда, сначала я поговорю с вашим пионервожатым. Садись-ка. Давай посоветуемся, как вам лучше организовать поход.
Они уселись за стол. Лёня разложил план пещеры, дневник деда и книгу «Записки УОЛЕ». В это время в дверь постучали. Пришел Витя Черноскутов. Как всегда, он спросил разрешения войти и вежливо поздоровался.
— А я к тебе собирался. Мы в экспедицию отправляемся. Пойдешь с нами? Пешком!
— В какую экспедицию?
Лёня рассказал.
— Ты, помнишь, говорил: каникулы летние будут — пойдем в лес. Вот давай пойдем. — И Лёня испытующе посмотрел на Витю.
Тот не смутился.
— Это очень интересно, — сказал он. — Главное — загадочно. Я поговорю с мамой. Думаю, она отпустит.
— Садись с нами. Сейчас будем всё обсуждать…
Но только они начали разговор, как у форточки раздался хорошо знакомый глухой металлический звон. Проволокограмма!
На листке стоял восклицательный знак. Больше ничего. Лёня озабоченно нахмурил брови.
Знак «!» означал немедленный сбор по чрезвычайному происшествию.
— Мама, нам нужно уйти. Ты не сердись. Что-то очень важное.
Клавдия Петровна только покачала головой.
Лёня с Витей вихрем вылетели во двор…
На полминуты позднее такую же шифровку получил по проволокографу Дима. Он в это время разговаривал со своей теткой, пытаясь зажечь в сердце старой женщины романтический огонек:
— Ну как же вы, тётя, не поймете! Представьте: лес, костер горит, кругом тишина такая… Ведь красота! А вы говорите: ч-чепуха. А рядом еще ручеек или река плещется…
— Вот-вот. Река. Чтобы утонуть-то.
Димина тётка, высокая сухопарая женщина лет пятидесяти пяти, с крупным носом и тонкими, сухими, всегда поджатыми губами, была чуть медлительна и раздумчива. Говорила она не торопясь, как будто старалась растягивать слова. У нее не было своих детей. Осиротевшего Диму она взяла к себе пятилетним мальчиком и заботливо пестовала его, тщательно охраняя от всех возможных и невозможных неприятностей. У тётки была добрая, но холодная душа, привыкшая во всем повиноваться только разуму. Все желания и события она делила лишь на черное и белое. Ее сердце, видимо, не умело понимать горячие, страстные порывы. В затее мальчуганов тетя Фиса не увидела ничего, кроме опасностей, которые, как ей казалось, подстерегали путешественников на каждом шагу, ничего, кроме возможностей промочить ноги и простудиться, утонуть в любой реке или попасть в лапы медведя. Больше всего тетю Фису напугала пещера.