В зубах у нее гриб. Она ловко наколола его на сучок и, покончив с заготовительной работой, выбралась на край ветки посмотреть на приближающихся людей.
Подпустив их вплотную, зверек тревожно зацокал, взметнулся к вершине деревца и, припав к стволу, замер.
— Снег ныне большой будет, — заметил Рогов, — видишь, белка грибы высоко вешает…
Над лесом пролетели две черные вороны. Эти птицы избегают глухих таежных районов. Появление их предвещало близость поймы Ингоды с обширными лугами и полянами.
— Ну-ка, погляди, сколько там твоя механика нашагала? — спросил старик, провожая ворон одобрительным взглядом.
Лейтенант достал из кармана шагомер:
— Пятьдесят шесть тысяч триста восемьдесят два шага…
— Это точно? — Рогов всегда задавал этот вопрос, хотя в верности работы прибора был уверен, так как однажды, набравшись терпения, сам его проверил, отсчитав две тысячи шагов. — Ну, ежели точно, то пошли дальше. Еще тысяч пятьдесят прошагаем и дома будем.
С приближением к пойме Ингоды характер местности изменился, стал более мягким. Лиственничный таежный лес сменился сосновым бором. Стали встречаться березовые рощи с кустиками красной смородины. С залитых солнцем лесных полянок то и дело вспархивали табунки рябчиков.
На крутом повороте тропы, с площадки, покрытой мелкой галькой, взлетела рыжеголовая сойка. Усевшись на нижнем сучке сосны, она подняла отчаянный крик, оповещая всех лесных обитателей о пришельцах.
— Фу ты, неистовая! Ну, чего орешь? — рассердился Рогов и, подняв сучок, бросил его в крикунью. Птица перелетела выше и закричала с еще большим азартом. Рогов называл ее по-местному — «теркой». Это прозвище очень подходило к ее крику.
Сойка.
— Вот, лейтенант, знай: другой раз из-за этой язвы лося угонишь. Как эта вещунья загорланит, так в лесу все живое настораживается и разбегается. Правда, она и на сохатого тоже орет. У меня был такой случай. Как-то шел я закрайком по ключу. Слышу, на другой стороне вот такая же крикунья суматоху подняла. Я скорее туда перебежал — и что ж? Гляжу, здоровенный сохатый по чаще путается, а она над ним горланит… Вот той терке можно сказать спасибо… Удружила!
Узкая долина Ададая неожиданно широко раскрылась, и впереди раскинулся необъятный простор лугов. Тропа вышла на берег Ингоды, к броду. Охотники взобрались на вьюки и тронули лошадей через стометровую голубую гладь. Брод оказался глубоким, вода подступила под седла. Лошадей потеснило вниз по течению, но противоположный берег был уже близок. Через минуту они благополучно вышли на галечную отмель. Добравшись до березовой рощи, охотники развьючили лошадей и привязали их в тени под кудрявыми березами.
В ясное тихое утро, часам к восьми-девяти, когда под солнечными лучами оживают кобылки и слепни, начинается самый жадный клев хариуса. Рогов воспользовался короткой передышкой и отправился наловить к завтраку этой замечательной по вкусу рыбы.
Вооружившись четырехметровым удилищем и такой же длины леской, запасшись слепнями и кобылками, он подошел к перекату. В затишьях — за камнями и в заводи — под быстриной то и дело всплескивали хариусы, сверкая на солнце серебристым брюшком.
Насадив на крючок слепня, Прокоп Ильич без грузила и без поплавка забросил снасть к игравшим рыбешкам. Этот способ лова, «нахлыстом», — как будто самый простой, но требует от рыбака большой сноровки и расторопности при подсечке быстрой рыбки. Хариус не заставляет себя долго ждать. Стремительно метнувшись к плывущей на поверхности приманке, он жадно хватает ее и бросается в глубь затопка. В этот момент и надо подсечь.
Каждую минуту Рогов выбрасывал на берег серебристую, с красноватым отливом на спине, трепещущую рыбку. Когда у него кончился запас слепней и кобылок, он выдрал из шинели пучок шерстинок, намотал их на крючок и забросил в воду. Хариусы охотно набрасывались и на эту «наживу».
Через час охотники навьючили лошадей и вывели их на проселочную дорогу. По ней вскоре догнали ехавшего «в район» колхозника и подсели к нему на телегу.
Дома Прокоп Ильич поспешил распороть тулуны. Мясо прекрасно сохранилось. Его немедленно переложили в бочки и запили семипроцентным рассолом. В таком виде оно хранилось две недели — до приезда автомашины из города.
Как было договорено раньше, охотники ждали возвращения товарищей с Улана к десятому августа. Фока и Гаврила Данилыч вернулись с опозданием на три дня, изможденные и исхудавшие. Им не удалось убить лося и две недели косовицы пришлось провести на сухарях.