Минуют дворы, огороды, и огородишки, скамейки возле палисадников. Почти на каждой из этих скамеек случалось когда-то посидеть…
Хоть и раннее еще время, но никто в Арабиновке не спит: и старые и малые вышли из хат, стоят кто на улице, кто во дворах. И все знакомые, все знакомые!.. Хочется поклониться каждому, сказать что-нибудь хорошее, ласковое, попросить прощения, если когда-нибудь кого обидел…
Пантя будто против воли поднял глаза и глянул на Антипа. Заметил, что тот и впрямь кивает людям головой.
«Так, это ему и нужно!.. Это ему и можно! — с горечью в душе подумал Бычок. — Его кивки, его поклоны люди примут, поймут, запомнят, так как он никогда никому не сделал ничего плохого. А моих — не приняли б…»
Когда вышли за деревню, Гнеденький спросил у начальника полиции:
— Поцему старосте, такому, как я, не дают орузия? Разве оно помесало б?
— Не всякому дураку это можно, — ответил начальник и широко ухмыльнулся, довольный своей шуткой.
Ромацка по-заячьи опустил верхнюю губу, прикрыл свои свищи в зубах и начал дергать вожжами черного и кудлатого, как медведь, коня. Животное, наверно, тоже чувствовало, кого везет, в каком преступлении участвует и едва переставляло ноги.
— Но-но-о, волцье мясо! — крикнул Ромацка и замахал концами вожжей. Конем этим он был очень недоволен и часто ругал себя, что отдал тогда Климу лучшего колхозного жеребца. После того все хорошие кони куда-то исчезли из бригады, а осталась только вот эта кляча и уже совсем старый, бессильный Хрумкач.
— А я когда-то хоросо стрелял, — снова начал о своем Гнеденький. — И было из цего…
— А где ж теперь оно?
— Советы отобрали.
— Ты, видать, из раскулаченных? Та-ак! — Начальник полиции глянул на его пригорбленную спину и принял суровый вид.
— Возврассенный, — объявил Гнеденький. — Перед этим я взял бабу из бедных, а это все равно цто я сам обеднел.
— Попадешься ты еще в мои руки!.. — вдруг с угрозой промолвил начальник полиции. — Проверим, что ты за птица!
Эта неожиданность перепугала Гнеденького, он несколько раз подозрительно и с боязнью оглянулся на пана начальника, а потом решил не отступать от того, что намерился сделать.
— Впятером одного ведем, — язвительно проговорил он. — Люди у ворот стояли, смеялись. А потом есе будете месяц возиться с бандитом — тратить время.
— А ты как думал, кулак возвращенный?!
— Кто, я? — Гнеденький оглянулся и недовольно задрал верхнюю губу. — Я поресил бы его сразу!.. При этой самой… попытке к бегству.
— А тебя самого не порешили б?
— За сто это?
— За самовольство! Он еще знаешь что может рассказать.
— Ницего он не рассказет! Я знаю, о ком говорю.
Начальник полиции расстегнул на животе кобуру, вынул немецкий парабеллум:
— Из этого выстрелишь?
Ромацка поглядел на оружие искоса и недоверчиво.
— Из этого?.. Не знаю, не стрелял. Но давайте попробую!
«Ну и подлюга!» — с отвращением подумал полицай, и ему даже страшновато стало. До этого времени он считал себя вполне способным на всякую решительность и холодную выдержку, никогда не видел плохих снов после самых ужасных дел.
А вот этот, должно быть, и глазом не моргнет там, где ему, начальнику полиции, надо еще примериться, поразмыслить.
— Дать тебе в руки оружие? — с издевкой пробормотал начальник, кладя парабеллум на свой толстый живот. — Тебе оружие?!
— Ну, если не верите мне, — без особой обиды предложил Гнеденький, — то сказите вот этому! — Ромацка вожжами показал на Пантю. — Он все трубы у нас попростреливал насквозь, приказите — в родного батьку выстрелит.
Пантя в это время был далеко впереди, староста не рассчитывал, что он услышит его слова. Но Бычок услышал, повернулся назад всем корпусом, потому что шея совсем не ворочалась, и сверкнул из-под немецкого козырька мстительно и ядовито.
«В тебя-то я выстрелил бы!» — подумал, однако вслух не произнес.
Старый кот Левона сидел на своем излюбленном месте, на печи возле столба. Теперь и время было ему там сидеть, так как уже на окнах нарисовал свои первые узоры мороз, в хате похолодало.
— Ты особенно не раздевайся, — сказал Левон Богдану Хотяновскому, — но чувствуй себя свободно и ремень расстегни. Если что такое, то скажем, что лечишься у меня — поясницу тебе каждый день натираю.