— Ты еще ни разу не призналась, что любишь меня. Правда?
— Вот теперь и признаюсь. Что, не веришь?
И Леонид замолчал. Как он мог упрекать ее, а тем более допытываться о чем-то, если сам любил сильно и уже часто ловил себя на мысли, что считал бы за счастье выполнить каждое ее желание, даже самое капризное и неуместное.
— Если не хочешь или боишься, то у меня есть кандидатуры… — будто ножом резанула тогда Люда.
Эти слова звучат в памяти и поныне! От них даже мурашки по телу бегут, стыдно становится за свое человеческое достоинство. А тогда подумалось, что это со злости девушка сказала, потому что заметила его нерешительность.
И твердость была проявлена — на другой день они расписались.
…«Вот она, Людочка… — думал теперь Высоцкий, незаметно поглядывая на неожиданную посетительницу. — Как-то уже и не подходит к ней это ласковое имя».
— Людмила! — вдруг сказал он громко и так резко, что женщина вздрогнула. — Ты же хорошо знаешь, что наши нынешние встречи вовсе не доставляют нам радости… Особенно мне… Ведь ты уже не первый раз приезжаешь без всякой необходимости.
Людмила молчала, — видимо, вопрос этот был неожиданным для нее. Однако ни на лице, ни в глазах нельзя было заметить никаких перемен. Она, кажется, не рассердилась и не обиделась. А вскоре засмеялась, чем немного смутила Высоцкого.
Эту черту в ее характере Леонид Александрович замечал и раньше, особенно во время предыдущих встреч. Иной раз говорил ей такое, что казалось, заплакать надо было от обиды или от признания своей вины. А она и тогда смеялась. Неужели это выдержка, признак крепости нервов? А может, просто безразличие?
Смеясь, Людмила продолжала:
— А почему тебе так неприятно? Я же алиментов не требую, не за что. И семью твою не разбиваю, — у тебя ее нет, насколько мне известно. А может, уже кто-нибудь запустил в душу коготки? Ты влюбчив — я знаю.
— Не от кого тебе было об этом узнавать, — сдержанно заметил Леонид Александрович.
— Почему не от кого? В меня ты слишком быстро влюбился.
— Был такой грех, должно быть по молодости.
— Почему грех? — немного повысив голос, спросила Людмила. — А может, как раз в этом было твое счастье?.. Еще и теперь рады были б некоторые, если б я…
— Ну хватит!.. — перебил ее Высоцкий. — Я уже знаю, о чем ты будешь говорить.
— Вовсе не о том, — возразила женщина. Глаза ее озорно сверкнули. — Конечно, есть там кое-какие… Было бы время да желание…
— Этого у тебя хватает. Ты ведь не работаешь?
— Пока что нет… Ну почему ты меня перебиваешь, не хочешь выслушать?
— Говори, слушаю.
— Я хотела сказать, что если б не тот тяжелый случай, то мы и теперь жили бы вместе. Может, и счастливы были бы.
Высоцкий тяжело вздохнул и встал. Когда обогнул стол, будто по какому-то принуждению посмотрел на стройные ноги в необыкновенно модных и изящных туфлях. Людмила заметила это и не изменила своей свободной позы, даже не попыталась прикрыть плащом колени.
«Гляди на меня, — говорили ее слегка смеющиеся, но уже с оттенком тоски глаза. — Гляди и любуйся сколько хочешь, — я ведь не стесняюсь тебя. Вспоминай былое да знай, что не случайно когда-то увлекся».
— Через сколько дней после меня ты вышла за другого? — приглушенно спросил Высоцкий. Спросил и почему-то направился к двери, хотя едва ли в этом была необходимость. Дошел, открыл зачем-то, посмотрел в приемную и снова вернулся к столу. С трудом скрывая волнение, остановился возле кресла, в котором вчера сидела Ева. На какой-то момент представил ее лицо, молодое, одухотворенное, с веселыми и в то же время внимательными глазами.
Теперь тут — Людмила. Чтоб как-то оторвать мысли от ее крикливой модности и красоты, он почему-то оглядел свой серый костюм самого обычного покроя и отнюдь не новый. Взглянул потом на свои туфли, желтые, но уже почерневшие, на толстой микропорке. Какими бахилами они выглядели по сравнению с новенькими лакировками на гвоздиках-каблучках! Высоцкий будто испугался такого сравнения и отошел.
— Через сколько дней, спрашиваешь? — заговорила в это время Людмила. — Не помню уже, через сколько, но если б не твой однокашник, то, может, и ни за кого не вышла бы. Как пристал, как привязался!.. Прилип как смола… Уверил меня, что ты… не вернешься.
— Пускай бы ты мне поверила, моей правде. Я от тебя ничего не скрывал.
— Он, может, горевал и о тебе, но и без меня жить не мог.
— И сколько же вы пробыли вместе?
— Около года. Не вспоминай лучше об этом!..
— Маловато для влюбленных, — почти с издевкой сказал Высоцкий. — Вам же никто не мешал.