Через несколько минут, решив свои дела, ушли в отдел и молодые инженеры, а в кабинете остались только Кривошип и Высоцкий. Евмен Захарович все еще ходил поперек комнаты, посмеивался, но уже почему-то грустно и задумчиво.
— Когда мы отучимся от этого? — то ли спрашивал он у Высоцкого, то ли строго и беспощадно упрекал самого себя. — Ну приезжает руководитель, министр… Пускай себе приезжает! Пусть посмотрит все как оно есть. Поможет, если надо, подскажет! Пускай и покритикует, если есть за что. Чего этого бояться, нагонять друг на друга страх, хорохориться друг перед другом, чтоб показаться лучшим? Вон Запрягаев так даже в Слоним посылал людей. А за чем? За цветами.
Вошла секретарша и сообщила, что Евмену Захаровичу звонят из министерства строительства.
— Переведи сюда! — приказал Кривошип.
Медленно подойдя к столу, он с каким-то особенным безразличием взял трубку и слушал долго, но отзывался больше невнятными звуками, чем словами, потому нельзя было понять, о чем шел разговор. Чтоб не мешать разговору и дать возможность старшему товарищу сесть, Высоцкий встал и вышел из-за стола. Ему надо было уже ехать на объекты, но неловко было сказать об этом руководителю треста — как бы старик не понял, что его выживают из кабинета.
— М-м-мгу… так, так, м-м-гу… — между тем произносил Кривошип, и все это выходило у него как-то уж очень спокойно и неуважительно.
Высоцкий даже посочувствовал человеку, находившемуся на другом конце провода.
— А как насчет гостей? — спросил наконец Кривошип. И в голосе почувствовался отнюдь не безразличный смешок. — Ну конечно!.. Самых!.. Этих самых!.. Ах мало интересует?.. Ну-ну… Хорошо, хорошо…
Он медленно, так же как и снимал, повесил трубку и вышел из-за стола.
— Смотри ты! — заговорил удивленно, однако с похвалой. — Его мало интересует!.. Это Синицкий, начальник производственного отдела. Сказал ли бы он так прежде?
— Он мог бы сказать, — заступился за него Леонид Александрович. — Способный инженер и человек с твердыми убеждениями.
— Когда-то отец его у меня работал, — вспомнил Кривошип. — Слабый был специалист…
Когда Высоцкий приехал на промышленные объекты, часового спецстройки уже и след простыл. Все материалы были вывезены. Кое-где на стенах и галереях еще висели приветственные лозунги, но уже только те, что не очень бросались в глаза.
На строительстве арочных складов встретился Кожушко. Он сделал вид, что между ними не было никаких неприятных разговоров, охотно и дружелюбно начал показывать, что успел сделать за прошедшие дни.
— А все-таки здорово! — признал он, взмахнув над головой руками. — Простор, ажурность!.. Хоромы, дворцы прямо, а не склады!.. Только задерживаемся немного — не хватает арок.
— Сегодня побываю на заводе, — пообещал Высоцкий, поняв, что теперь тревожит руководителя стройуправления. Вспомнил, что Кривошип, видно, из-за этого приходил в кабинет, да увлекся другим делом. Из министерства, по-видимому, тоже звонили насчет сроков — это замечалось по односложным репликам Кривошипа и по его лицу. Склады могут выйти действительно красивые, прочные — таких сооружений в республике еще не было. Но и выговор за нарушение графика уже, наверное, подготовлен.
Кожушко проводил главного инженера до машины и, когда тот взялся за ручку дверцы, виновато попросил:
— Вы, Леонид Александрович, забудьте наш вчерашний разговор, если можете.
— А зачем его забывать? — мягко возразил Высоцкий. — Разговор полезный для нас обоих, так что помнить его стоит. А обижаться не будем!
— Вот этого я и хочу, — подхватил Кожушко. — Тут, знаете, нажали на меня… Ситуация такая…
— Все понимаю, — заверил Высоцкий. — Все!
Он сел в машину и, пока тронулся с места, слышал, как Кожушко восхищался:
— Хорошая, аккуратная… Что значит — своя!
10
Из больницы Еву направили в санаторий. Там она пробыла два месяца. Врачи хотели оставить и на третий, а потом почему-то передумали и выписали досрочно. Приехала девушка на ближайшую станцию, сошла с ручным чемоданчиком на перрон и почему-то не почувствовала радости, что вернулась домой. Было уже около девяти часов утра, однако казалось, что еще только начинало светать: день стоял хмурый, неприветливый, на пустом асфальте ветер гонял сухую тополиную листву.
Никто Еву не встречал, она и не ждала этого, так как никому не успела написать. Но все-таки немного защемило в душе, когда увидела, что почти всех остальных пассажиров — сколько их там было — кто-нибудь приветствовал, брал у них тяжелые вещи, приглашал в машину или на повозку. От станции до стройки было около тридцати километров: в ту сторону вряд ли попадется теперь машина — с утра больше идут на станцию, — а пешком добираться нелегко. К тому же один только плащ поверх жакетки на плечах. Выезжала из дому весной — разве думалось тогда, что возвращаться придется осенью?