Высоцкий понимал, что не каждому своему слову Ева верит, но ей уже надоело обвинять только тех, кто ее удивил и обидел равнодушием, а может, и сознательным невниманием. И чем жаловаться на кого-то за личную обиду, так не лучше ли поискать вину в самой себе, в своей профессии?
Об отношении секретаря парткома к ней уже немало думалось, гадалось, и теперь он не знал, что сказать. Возможно, тут недоразумение какое-нибудь, неожиданный, непредвиденный случай.
— Я сам поговорю с Жемчужным, — заверил ее Леонид Александрович. — Он мне все расскажет.
— Стоит ли все начинать сначала, — высказала сомнение Ева. — Не по душе мне докучать людям. Если б была я по-настоящему нужна, сами б нашли.
— Людям вы нужны, — возразил Высоцкий. — Людям! А Запрягаев и некоторые ему подобные — еще не все люди. Тут налицо бездушие и косность в самом отвратительном виде!..
— Может, и так. — Ева робко подняла глаза, улыбнулась, будто стыдясь своих слов, и шепотом попросила: — Не будем больше об этом. Расскажите лучше о себе. Я так ждала вас!..
— Если б я знал, что вы уже дома, — проговорил Высоцкий, — все сделал бы, чтоб приехать раньше, хотя работы, разъездов и споров было очень много: утрясали документацию обогатительной фабрики.
— Я несколько раз подходила к вашему дому, — призналась Ева, и внезапный невеселый румянец залил ее лицо. — Мята под окнами… еще зеленая тогда была…
— И теперь зеленая…
Высоцкий взял в свои ладони ее хрупкую, похолодевшую руку, прижал ее, будто согревая, и попросил:
— Скажите мне правду, Ева. Всю правду! Как себя чувствуете?.. Никакой доктор порой того не знает, что носит человек в себе, в своей душе.
— Скоро поправлюсь! — уверенно сказала девушка. — Не волнуйтесь за меня. Я ни разу не теряла надежды.
— Наверно, трудно было вам после возвращения?
— Теперь все позади, кажется, что ничего особенного и не было. А тогда?.. Ночами особенно мучилась — сон не брал. Даже поговорить по душам не с кем было…
Девушка посмотрела на небольшой застекленный портрет над кроватью, и Высоцкий тоже посмотрел туда. Со стены внимательно и непрерывно следила за ними молодая миловидная женщина, немного похожая на Еву.
— Это ваша сестра? — спросил Леонид Александрович.
— Нет, это мама.
Высоцкий внимательнее посмотрел на портрет и почувствовал неловкость оттого, что задал такой неуместный вопрос, будто он не знал, что у Евы нет сестры.
— Мама и теперь помогает мне, — задумчиво сказала девушка. — Как это ни странно, а помогает. Каждый раз, когда мне становится очень тяжело, я думаю о ней, вижу даже во сне. Такие ли беды она переживала?! И все молча, и никогда никому не жаловалась. А я вот жалуюсь вам… — Ева на мгновенье прижалась к его рукам, а потом высвободила свою руку из его ладони. — Больше не буду жаловаться.
— Какие же это жалобы? — возразил Высоцкий. — Тут кричать надо, протестовать, может, даже написать в газету. С вами так обошлись, что если б не вы это рассказали, то не поверил бы ни за что.
— Я и написала б, — тихо сказала девушка. — Уже даже начала письмо в «Правду». Но мне не хотелось, чтоб все знали о моей болезни. И так у меня столько переживаний из-за этого.
— А что?.. — шепнул Леонид Александрович и подозрительно посмотрел на ширмочку. — Может, и тут?..
— Нет, тут ничего…
Ева вспомнила о встрече с Виленом и замолчала. Сказать о том, что было, не решилась, а сваливать на кого-то другого и вовсе не могла.
Молчание доставляло радость, оно не томило, могло продолжаться очень долго и не вызывать обиды или неловкости. Леонид наклонился ближе к ее лицу и встретил глаза, ласковые и бесконечно преданные.
— Я рада, что вы пришли, — прошептала девушка и легонько дотронулась до его рукава. — Теперь я не буду чувствовать себя одинокой.
— Пока вы молчали, я все время думал, — также шепотом заговорил Высоцкий. — Может, это вас и удивит, но хочу сказать вам от всей души, от всего сердца… Переезжайте ко мне… Ну… если не ко мне, то к нам, к моей матери, которая заменит вам родную мать. Она у меня хорошая, ласковая… Ухаживать будет, вы почувствуете себя как в своей семье.
Говоря об этом, Леонид, конечно, понимал, что его слова вызовут удивление, однако не надеялся увидеть того, что произошло. Лицо у Евы побелело, веки задрожали, закрылись, а потом сквозь ресницы просочились светлые и блестящие, как маленькие алмазы, слезы. Девушка закрыла лицо руками и отвернулась к стене. Долго молчала, словно не находила ни слов, ни мыслей, чтобы ответить.