Со двора Ничипора выскочил мальчик со свежей морковкой в руках. Смотрел вверх и грыз морковку.
Богдан все же наклонился над аистенком, а он навстречу широко раскрыл клюв.
— Ленька! — позвал Богдан мальчика, беря птенца в руки. — Беги сюда!
Мальчик с хрустом откусил полморковки и подбежал. Хрустел, надувая круглые щеки, и о любопытством осматривал птенца.
— Ты можешь долезть до гнезда? — спросил Богдан.
— Могу! — сразу ответил мальчик. — Лазил, когда аистов не было.
— Давай твою шапку! — приказал Богдан и вдруг передумал: — Нет, возьми лучше мою — побольше. Морковь положи на забор, потом доешь. А шапку с птенцом — в зубы…
— А он это ест? — спросил Ленька и хотел сунуть аистенку в клюв кусочек моркови.
— Не надо! — сказал Богдан. — Еще подавится. Его родители лягушками кормят.
Уже миновав усадьбу Ничипора, Богдан услышал, как Ленька закричал с тополя:
— Если не долезу, то домой заберу-у! Хорошо-о? Буду ему лягушек ловить в Кузьменчике-е!
«Пускай себе и так, — подумал Богдан. — Самого когда-то выкормили искусственно, так как грудью мать не могла кормить, после случившегося с дочкой. Пускай спасает как хочет, лишь бы спас. Чтоб только было кому спасать…»
Кричала в конце улицы старая Ганна, мать покойника Никона. Ее хата стояла в самом конце деревни, немного даже на отшибе, ближе к мельнице. А хлев так совсем выпирал среди других строений и садов. Возле этого хлева и упала одна из тех, похожих на скалку бомб, которые сбросили тут фашистские самолеты. Бомбы не взрывались, а только горели, да так сильно и ярко, что сжигали даже землю. «Скалка» возле хлева разгорелась вовсю и начала поджаривать стену.
Квасовы-младшие, Антон и Аркадь (старший пошел в армию еще до войны), шли из Голубовки, когда началась бомбежка, и первыми прибежали на крик Ганны. Схватили ведра, начали заливать огонь водой.
— Что вы делаете?! — закричал на них Пантя еще на бегу. — Землей надо!.. Землей!
Он пригоршнями начал хватать с гряд чернозем и засыпать «скалку», кинулись помогать и Квасовы хлопцы, но бомба разгорелась так сильно, что и земля не помогала. Сухая деревянная стена задымилась, потом вспыхнула широким, ярким пламенем. И тут уже вряд ли кто и крикнуть успел, как вспыхнула, словно порох, соломенная крыша.
Вместе с Богданом прибежали еще несколько человек, вскоре примчалась из Голубовки пожарная команда с бочкой воды, помпой и баграми. Увидев настоящего городского пожарника, голубовские парни старались показать свою отвагу и настоящее умение, но сладить с огнем не могли.
Пока горела крыша, Пантя не очень и старался тушить пламя — тут и непожарнику было ясно, что одной помпой ничего не сделаешь. Когда же все сплетение, охваченное огнем, рухнуло внутрь, попробовали растаскивать бревна. В хлеву было немного соломы на подстилку, а что под той соломой, то и сама хозяйка не знала.
Вскоре из хлева повалил густой горький дым, и на всю Арабиновку запахло горелым зерном.
Левон первый выпустил из рук багор и сказал:
— Пускай горит, оно не мозолями заработано.
— Так Ганна же не… это самое… — попытался возразить Богдан. — Ничего она не знала, на опару у людей муку занимала.
— Пошли тушить бомбы! — подал команду Пантя. И все, кто тут был из местных, послушались его. Возле окутанного густым дымом хлева осталась одна Ганна и голубовские пожарники.
Таким был первый пожар в Арабиновке.
Так началась тут война.
В ту ночь Бычиха мучилась тем, что не позволяла себе уснуть. Ей надо было дождаться того желанного часа, когда перестанет ворочаться на полатях, крякать и вздыхать Богдан. Пантя уже давно спал, а старик, видно, не мог перебороть тревожившие его мысли и переживания.
…Сгорел пока что только Лепетунов хлев, а казалось, что задымилось все вокруг, все пропахло дымом. Даже в хате, на полатях ощущалась эта горечь: ею пахло от рук, от рубашки, от подушки, которая на этот раз как-то особенно неприятно терла шею, затылок. А что будет дальше? Сколько еще может быть и пожаров и разных других бед, тревог и несчастий?
…Под вечер прилетал верхом на коне Клим Бегун… Снова в военной форме, кажется, в той, что ходил лет десять назад. Будто знал, что будет война, припрятал, но председателю колхоза не очень шла такая форма. Сказал, чтоб все было, как было… Чтоб все работали, как до сих пор… Враг будет разбит, и ни пяди нашей земли!..