— А где же остальные кони? Да вы садитесь! — спохватился Клим. — Садитесь!
— Да какие там были у нас кони! — с горечью и как бы виновато продолжал Хотяновский. — Машинами же все возили… А вот теперь и машин, и никакого другого тягла уже нет.
Старик медленно, мелкими шагами, подошел к лавке у другого конца стола, а в это время Левон уточнил:
— Покрали коней, злыдни!.. Под суд бы, гадов!
— Из конюшни покрали? — с возмущением спросил Клим и резко сморщил верхнюю губу.
— Не-ет, — ответил уже Богдан. — В ночное мы их выгнали, на молодой клевер, что на ржаной стерне.
— А кто был с конями?
— Да вот… это самое… конюх наш.
— Кто это?
— Ну… этот… Ничипор наш.
— Вот его и под суд! — сказал, будто приказал, Клим. А потом словно осекся, замолчал и понуро опустил голову: какой теперь суд? Где он теперь, тот народный суд? Подумалось, что и Левон сказал о суде лишь по старой привычке. Но спускать с рук ворам и разным другим преступникам нельзя. Советская власть тут, пока мы тут! — Может, он умышленно раздал коней, а лучшую себе присвоил?.. — не совсем уверенно спросил Бегун. — У него-то смотрели?
Хотяновский от неожиданности царапнул крючковатыми пальцами по столу, удивленно уставился на Клима, а Левон поставил подсвечник снова на столбик у печи и тихо сказал:
— Он руки на себя чуть не наложил из-за этого. Не виноват он!
Какую-то минуту в хате царила тишина: даже слышно было, как горит свечка, как дышит кот, беззаботно и сладко посапывая возле столба у печи. Потом заговорил о Ничипоре и Богдан:
— Этот не возьмет… Не-ет… Вся беда в том, что он глуховат, да к тому же еще и ночь была темная… Задремал, наверно, а за ним следили. Теперь ходит всюду, ищет коней, ночи не спит.
— Ну и как?
— Напал тут на один след… Но разве же отнимешь?
— Отнимем! — решительно сказал Бегун. — Куда ведет этот след?
— Жеребчик заржал у-у… Этого самого… у Гнедого, зятька моего… Ничипор узнал голос жеребчика, пошел, так Гнедой этот самый, или Гнеденький, как зовут его тут, взял топор и во двор не впустил…
— Пустит! — Клим встал, надвинул на голову шапку. — Пошли!
— Туда пойдем?
— Туда!
Богдан живо зашлепал сбитыми кирзовыми сапогами к порогу, а Левон снял с деревянного крюка свою кепку и направился к подсвечнику с намерением погасить свет.
— Вы останьтесь дома, — сказал ему Клим. — Так лучше!
— Почему? И я!.. — начал настаивать Левон. — Вместе пойдем!
— Оставайтесь! — повторил Клим. — Только об одном попрошу, если можете… Если можете, то не ложитесь спать.
На минуту приостановившись у ворот, Бегун отдал свои распоряжения о том, как быть с колхозом дальше: хлеб надо обмолотить; что надлежит, то раздать на трудодни, остальное надежно спрятать. Если б удалось хоть часть смолоть, было б еще лучше. Свиней тоже надо спрятать: как быть с ними в дальнейшем, поступит отдельное указание.
— Левон принесет указание, — добавил председатель колхоза и доверительно засмеялся. — В бутылке с муравьями…
Возле Ромацкиного двора Клим взял Богдана за рукав и легонько притянул к себе:
— А может, и вам сюда заходить не надо?.. Га? Меня-то он не укусит! Черта с два! А вы же здесь остаетесь.
— Эх!.. — Хотяновский махнул рукой и не успел еще что-то сказать, как откуда-то, видно, из-под сруба того строения, где когда-то стояла шерсточесалка, вынырнула огромная, пятнистая, как теленок, собака и с отчаянным лаем кинулась к воротам. Вскочив передними лапами на верхнюю перекладину, она просто ревела от злости и порывалась перескочить ворота. Клим отступил, а Богдан подошел к самой собачьей морде, что-то шепнул, а потом властно вытолкнул пятнистую за ворота.
— Не всякой собаки надо бояться, — тихо сказал Климу. — Этот в моем дворе рос и теперь часом забегает.
Богдан говорил вслух, но после оглушительного лая, эхо от которого разлеталось по всей улице, Климу показалось, что старик только шепчет, и едва услышал эти слова. Услышав, понял, что это и есть ответ на его вопрос.
Когда собака замолкла, открылось окно во двор, и оттуда донесся голос Ромацки:
— Кого цорт носит? Уже и ноцью нема покоя!
— Проснулся, так иди открой! — сказал Богдан. — Свои мы.
— Кто свои?
— Не узнаешь? Проснись!
Гнеденький вышел босиком, в каком-то френчике внакидку и, прихрамывая, будто кто перебил ему ноги, приковылял к калитке.
— А-а… Власть? — сказал после того, как вблизи внимательно разглядел Клима (Богдана он узнал сразу). — Сто вам надо среди ноци?