Мне казалось всегда, что Муха меня не любит. Теперь я знаю, что самое нелюбимое ценнее того, что симпатично или просто нравится.
Не думай о плохом — так они говорят. Но я думаю о плохом. Я думаю о плохом долго и часто. Ещё они говорят — они пыль, но они, конечно, врут. Они верят в это, потому что им сказали, что пыль — это отмершая кожа. Они чувствуют, как отмирают.
Я думала, что не боюсь смерти. Я просто о ней не думала.
Но потом умер человек, и мне стала сниться смерть папы, смерть другого человека, его смерть. Я стала считать смерти.
В детстве есть воспоминания и воспоминания сны. Их невозможно разлепить, когда с ними выросла.
Мне чудился Михас. Будто он украл меня в Анапе, пока я выбирала сплетенный из ракушек верблюжьего цвета браслет. Я не знаю, крал ли он меня. Видел ли. Михас мне не папа, не мама, Михас мне ночной друг, во сне меня укравший и узнанный после детства, со слов моей Оли.
После одной смерти всякая выдуманная смерть перестает быть выдуманной, и всякий сон о смерти становится воспоминанием о ней.
Я боюсь и хороню их по ночам.
Только когда человек приходит, я знаю, что сон — не воспоминание, а просто разговор. И он говорит мне:
— Ну ладно, ладно, я пошел. Да ладно, ладно.
И продолжает стоять.
Ношу его одежду. Она вся серая, синяя, голубая. Она такая, какую бы выбирала сама. Вещи роднят нас.
Надо любить вещь. Давайте делать из вещи культ, поклоняться вещи. Ведь если это возможно — значит, кругом ничего важнее.
На самом деле я ношу его вещи и забываю, что они — его. Потому что день шагает перед глазами так, будто нет дорог и ноги ступают по планетам, как по брусчатке, и если минута упадет на трещинку — провалятся в небытие, лаву, пески и космос час, сутки, недели жизни. Мелкое и широкое, мне все чуждо и нравится, даже самое страшное.
Я не люблю слова. Они прыгают по мне, доводя до чесотки, аллергическими прыщиками вылезают на лопатках, лишь бы я вечно говорила-чесалась, перетирала согласные.
И я говорю.
Мне ничего не остаётся больше.
Потому что пока я говорю, я существую. Даже если это не я.
Ведь это не я говорю:
— Привет.
Ведь это не я говорю:
— Назовём его Вова.
Ведь это не я говорю:
— У нас будет сын.
Ведь это не я говорю:
— Я согласна.
Ведь это говорю не я. Но пока оно говорится, оно существует и становится мной. И я с этим мирюсь. С этим мирится то, что мной является, но не существует.
Потому что этому приятно не существовать или просто грустно, скучно выходить из себя в холод словесного мира.
Я хочу, чтобы взявший меня за руку понял, что это не я. Чтобы он отошел. Чтобы он испугался.
На самом деле я хочу, чтобы он понял бессловесное существо, во мне живущее и скребущее мягкую красную ткань, но он не увидит и не поймет, так потому пусть просто уходит.
Гав-гав. Я человек-собака. Я буду лаем кричать.
Жалко, что лай — тоже буквы. Звуки, способные быть записанными.
Жалко и хорошо.
Мы познакомились до моего рождения. Он не назвал имени, или в утробном плаче я не услышала, захлебнулась солеными околоплодными водами.
Мне приятно имени не знать, не знать, как человек называется и назывался. Холмик становится меньше, земля глинистая и глотает его. Он подписан и остался буквами, где вечная — больше фамилии, и память — важнее имени.
Уже думаем, какой поставим памятник.
Он обещает прилететь, и мне теперь столько рассказывать, что просто не хочется его потому видеть. Он обещает сюда переехать. Кто говорил, что я хочу здесь жить?
Может показаться, что мы не умеем разговаривать. Но мы говорим всё время. И всякий раз миримся с тем, что из нас существованием исторгается. Я уверена, что его не знаю. Он ещё не понял, но скоро поймёт.
Я устала от неузнанных названных людей, пересчитанных по десять раз солнечными лучами. День за днем сменится, а люди эти останутся.
Не могу представить его посреди города, где родилась. Он и сам говорил.
— Дыра.
И если всмотреться, действительно, я родилась из дыры и стала дырой, и я поглощаю небо так же, как поглощает мой город, окрашивает серым и белое превращает в больное.
Пусть прилетит. Посмотрит, какая я стала.
Жена человека, Саша, заплетает мне косы. Мы едем в школу. Такси, холодно. Развлекаются, мигая, фонари.
И я помню, как говорю с ней. Когда это было просто. Когда это было неважно.
Я говорю ей. Я прошу её.
Проговори моё имя, я хочу его слышать.
Сними с меня куртку, ушанку.