— А как тебя Хавронья кормит? Я видел в чугунке какую-то скверность.
— Плохо кормит. Меня еле ноги носят, боюсь упаду.
Старик поднялся, махнул на сына рукой и двинулся вокруг старой хаты. Чоботы он давно разбил и ходил босой. Что оставалось сыну? Он пошёл за плетень. А за плетнём стояла Хавронья и прокинула словцо:
— Я всё, всё слышала.
— Тётушка, скажи, тебе в стыд морить старика? Я присылаю хорошие деньги на него. Куда ты их деваешь? Хавронья даже всплакнула:
— Я прибираю за ним, как за малым дитём. Легко ли? А денежки я складываю про чёрный день в кубышку.
— У отца все дни один чёрный день.
— Наш чёрный день про наши похороны. Ты высылай побольше денежек.
— Ладно, ладно. Стану высылать побольше. Вот деньги. Купи ему новые чоботы. Когда он перестанет ходить, дай знак на Москву.
Постояли, поглядели через плетень на ходячего старика и на том расстались.
А по Кубани и Дону прошёл слух о большом пути на Туретчину вокруг старой хаты. Люди приходили пешком, приезжали верхом смотреть на большое хождение казака. Гром гремит, дождик льёт, град сечёт, солнце палит, ветер веет в косматой бороде, и гудит в ней шальной царский шмель. А старик всё ходит. Люди крепко дивились на такую великую странность и гадали: дойдёт или свалится? Иногородние весело помигивали, казаки хмуро помалкивали. Господь всё видел и пожалел старого слепого странника, послал ему ангела с голосом. Только толкнулся Петрович в дальний угол двора, как слышит голос из-под земли:
— Остановись, сынку. Я здесь!
Остолбенел старый казак, даже дыхание пресеклось. Он узнал! Он узнал голос родного отца!.. Вновь полыхнуло перед ним красным разрывом, и открылись его мёртвые очи, и полились из тех очей чистые слёзы, омочили лицо, бороду, кожух и попадали на землю. И спросил старый казак на полголоса:
— Батька, скажи, холодно или жарко лежать тебе на Туретчине в чужой горючей земле?
— Холодно, сынку, холодно.
— Ну так изволь, батька, я тебя согрею старой казачьей песней. Один только ты её знаешь.
Достал казак бандуру из мешка заплечного, сел на землю и заиграл на полный голос старую-старую казачью песню. А люди стояли за плетнём и глядели во все живые очи, и слушали. И людей всё прибывало и прибывало. И Головатый тут, и Платов тут, и Сорокин Иван, и Шкура Андрей, и все, все тут, живые и мёртвые, стояли вокруг плетня и слушали.
Вот допел старый казак песню, и голос из-под земли молвил:
— Согрел ты меня, сынку, старой казачьей песней, ой как согрел! А теперь вставай и иди обратно. Обратно тебе будет легко идти, один шаг на каждые десять вёрст.
И голос смолк. Всё стихло. Старый казак отломил треть палки, вонзил палку в землю, сделал крест и связал его обрывком верёвки. И пошёл в обратный путь. Народы за плетнём стали расходиться. Живые расходились, а мёртвые тихо пропадали в воздухе. Осталась стоять одна Хавронья с разинутым ртом.
А старый казак ходил вокруг своей хаты. Легко ему было возвращаться. Хавронья варила жирные борщи и добрую кашу и даже подносила чарку вина. Обратное всегда быстро. Когда Петрович делал счётную зарубку на яворе, то в дальнем углу двора послышался прежний голос:
— Довольно, сынку, довольно. Ты вернулся домой.
Старый казак вздрогнул, нож выпал из его руки, и он побежал частым бегом в дальний угол двора на голос. И нащупал самодельный крест. А голос из-под креста молвил:
— Сынку, сынку, твой час настал. Я забираю твои грехи, а ты молись Богу.
Казак вспомнил самую короткую великую молитву и зашевелил устами. Окончил молитву и тотчас грянул оземь. И душа его белым столбом вознеслась к Господу Богу…
А мы, а мы на тёмном свете остались, люди добрые!
Хавронья первая пришла и увидела на земле простёртого казака. Чугунок доброй каши выпал из её слабых рук. Поголосила и побежала скликать людей. Послала смертную весточку на Москву. Сын явился, как лист перед травой. Много людей понаехало с Кубани и Дона. Стали копать у самодельного креста могилу. И вот докопались до последнего остова мёртвого человека, при бляхе, шашке и газырях. Бывалые люди сразу сказали:
— Это казак. Вот бляха, вот шашка, а вот газыри. Пусть спит покойно.
Кликнули учёных мужей. И учёные мужи по бляхе узнали полк, а ещё узнали, что тот полк воевал на Туретчине. Всё это слышал сын старого казака, Пётр Петрович, и крепко задумался.
Первую могилу засыпали скорой землёй, а для старого казака выкопали другую рядом. Когда стали хоронить, то ставни хаты сами собою упали наземь. Свет вошёл в хату, и она стала видеть. Стала смотреть, как провожают в последний путь её хозяина. Говорили от малого ума, что кто-то вытащил гвозди и ставни слетели с ветхих петель на землю. Бывает и такое.