— Да твой знакомец Филон послал туда полусотню береговой стражи, — ответил я. — Ей критянин Кноссо командует, ты должен его знать. Из твоих подданных много народу отличилось. Вспомнить бы… Антиной, Евримах, Агелай… Я уже и позабыл всех, но, если хочешь, прикажу письмо принести.
— Не надо! — Одиссей скорее прохрипел это слово, чем сказал. — Я уже понял, кто это. Самые трусливые и горластые. Чем закончилось все? Моя жена и сын?..
— Живы и здоровы, — успокоил я его. — Стража приплыла, а у тебя дома пируют какие-то непонятные люди, рабынь пользуют как своих собственных, слуг колотят ни за что, вино твое пьют. Каждый день то козу сожрут, то овцу. А самые наглые начали говорить, что ты в том походе сгинул, и пора бы нового царя избрать. Вот и царица вдовая как раз имеется.
— Кто посмел? — заревел Одиссей, вскочив на ноги.
— Антиной с Закинфа заводила, — ответил я. — Кноссо ему большие пальцы на руках отрезал, а остальным приказал морды набить и со двора погнать. За съеденное, выпитое и сломанное наложили виру, втрое от взятого. Тебе две трети и моим людям треть. Они у меня на самоокупаемости.
— На чем они у тебя? — округлил глаза Одиссей.
— Я не кормлю береговую стражу, — пояснил я. — Это она меня кормит. Кноссо чистит море от разбойников, а потом сдает людишек Филону. Тот им серебром платит.
— А так можно, что ли? — жадным взглядом впился в меня Одиссей.
— Ты тоже хочешь? — засмеялся я.
— Хочу, — не стал чиниться Одиссей и кивнул курчавой башкой. — Или так, или рано или поздно твои корабли мои перетопят. Я же вижу, к чему все идет. Ты все Великое море под себя забрать хочешь. А раз так, то мне с тобой по пути.
— Я весной на Кипр пойду, — прозрачно намекнул я. — Ты со мной?
— С тобой, — решительно кивнул тот. — Я твой должник. Дома только порядок наведу за зиму и приду. Уходить нужно, царь. Скоро море закроется совсем, и северные ветры не помогут. Я через Коринф, волоком пойду. Сейчас Малейский мыс даже мне не обойти.
— Вон те парни твои будут? — показал я на десятки костров, около которых сидели понурые ахейцы.
— Твои, — усмехнулся Одиссей. — Они с тобой хотят идти. Этим бедолагам совсем деваться некуда. Калхас старший у них. Склочный мужик, противный до невозможности, но зато отважный и честный. Воины уважают его за прямоту.
— Калхаса из ахейцев позови! — крикнул я одному из сыновей Сосруко, которые совершенно неявно окружили шатер кольцом. Парень склонил бычью шею и пошел к кострам.
Вот он какой, легендарный предсказатель. Изрядно приврали поэты Темных веков. Калхас оказался мужиком лет тридцати, плешивым как коленка, и с вытекшим глазом. Он не производил серьезного впечатления, пока в этот его единственный глаз не заглянуть. Там бушевало яростное пламя, упрямая решительность и непреклонность. Да, непростой товарищ.
— Вы не стали уходить со всеми. Чего вы хотите? — спросил я Калхаса, самолично наливая ему вина. Тот даже вздрогнул, не веря, что ему оказывается такая честь, и решительно ответил.
— Хотим с тобой пойти, царь. Нам возвращаться особенно незачем[38]. Мы сюда пришли земли себе искать. Прими нас, мы будем биться за тебя.
— Или ты возвращаться не хочешь, потому что знаешь, что с тобой Агамемнон сделает? — глумливо усмехнулся Одиссей. — Он тебе свою дочь не простит! Шкуру лоскутами сдерет и солью присыплет.
— О чем идет речь? — похолодел я.
— Знатная женщина из рода дарданских царей предсказала, что не взять ахейцам Трою, если вождь плоть от плоти своей на жертвенник не возложит, — торжественно произнес Калхас. — И что первый, кто на землю Трои ступит, непременно погибнет. Не ты ли, царь Одиссей, на щит прыгнул и тем погубил несчастного Протесилая?
— А та женщина не из Спарты случайно? — прищурился я, мысленно проклиная свою слепоту. И когда я начну в бабах разбираться!
— Из Спарты, — уверенно кивнул Калхас. — Наложница царя Менелая. Старое это пророчество, и вот сбылось оно. Трою мы ведь взяли. А про то, что ты нам в спину ударишь, боги ничего не говорили.
— По-ня-я-тно-о! — протянул я, слегка ошалев от услышанного, а потом спросил его. — Сколько у тебя воинов? И сколько из них смогут завтра встать в строй?
— Три с половиной сотни мужей. Копьеносцы в основном. Еще полсотни раненых, — тут он виновато отвел глаза в сторону. — Если позволишь, царь, мы заберем их с собой. Мы не попросим зерна для них, из своего котла кормить будем. Помрут ведь. Или троянцы перебьют… Этих людей бросили их цари, когда уходили. Они предпочли взять добычу, а не тех, кого сочли умирающими. У этих людей все близкие погибли, и о них некому позаботиться. Вот с ними и поступили, как с ослами, которые не могут больше тащить груз. Просто бросили.
38
Согласно легендам, после Троянской войны множество отрядов не стало возвращаться домой и отправилось на юг. Калхас осел в Ликии, на юго-западе Малой Азии, а Тевкр, брат Аякса, пошел на Кипр и основал там город Саламин (назвав его в честь родного острова). Саламин принял на себя роль Энгоми, когда тот из-за наносов речного ила лишился выхода к морю. Считается, что в этих легендах отражены существовавшие в действительности процессы миграции людей в конце Бронзового века. По крайней мере несколько из столиц десяти царств Кипра были основаны воинами, которые не стали возвращаться с Троянской войны. Так гласит легенда.