Троя: Пять тысяч лет реальности и мифа

Захватчики врывались в дома и убивали спящих раньше, чем те успевали схватиться за оружие. Но понемногу троянцы стали вооружаться и даже объединяться в отряды. На улицах и в домах закипела битва. Позднее Эней вспоминал:

Кто о кровавой резне той ночи страшной расскажет?
Хватит ли смертному слез, чтобы наши страданья оплакать?
Древний рушится град, царивший долгие годы.
Всюду — вдоль улиц, в домах, у дверей заповедных святилищ —
Груды тел неподвижных лежат, во прахе простертых.
Пеню кровавую тут не одни лишь платят троянцы:
Даже в сердца побежденных порой возвращается храбрость,
И победитель тогда данаец падает наземь.
Всюду ужас, и скорбь, и смерть многоликая всюду.

Эней возглавил один из небольших троянских отрядов. Его воины переоделись в доспехи убитых врагов, и эта уловка на некоторое время помогла им затесаться среди ахейцев и поражать врага изнутри. Но потом их выдал «выговор странный», и они были разбиты.

Ахейцы с Неоптолемом во главе ворвались в царский дворец. Гекуба, ее дочери и невестки сгрудились у алтаря, обнимая статуи богов. Приам, который до этого дня не участвовал в сражениях по причине преклонного возраста, схватился за оружие, чтобы защищать женщин. Но Гекуба, увидев мужа в доспехах, кинулась к нему и умолила отказаться от битвы. Старики нашли прибежище возле алтаря. Тяжело раненный сын Приама Полит, преследуемый Неоптолемом, бросился туда же и, истекая кровью, умер на глазах родителей. Проклиная убийцу сына, Приам метнул в ахейца копье, но оно не причинило вреда Неоптолему. А тот, в свою очередь, кинулся на бессильного противника.

…Влечет к алтарю он
Старца, который скользит в крови убитого сына;
Левой рукой Приама схватив за волосы, правой
Меч он заносит и в бок вонзает по рукоятку.
Так скончался Приам, и судил ему рок перед смертью
Трои славной пожар и крушенье Пергама увидеть,
После того как властителем он земель и народов
Азии некогда был. Лежит на прибрежье троянском,
Срублена с плеч, голова и лежит безымянное тело.^{495}

Кассандра искала спасения в храме Афины, но здесь ее настиг предводитель локрийцев Аякс, сын Оилея (его, чтобы отличить от его тезки Аякса Теламонида, называли еще «Малым Аяксом»). Он изнасиловал пророчицу прямо возле статуи богини, за которую та в отчаянии цеплялась.

О насилии над Кассандрой сообщают многие авторы.^{496} Например, Квинт Смирнский рассказывает о том, как Кассандру «чести девичьей лишил Оилея могучий наследник».^{497} Однако находятся и такие, кто считает, что ничего подобного локрийский царь в отношении дочери Приама не совершил и что он всего лишь вытащил Кассандру из храма в качестве своей добычи. Например, Филострат Старший особо подчеркивает, что Аякс «безусловно не насиловал и не оскорблял ее, как ложно рассказывают».^{498}

Но если с точки зрения современного человека сообщение Филострата обеляет злополучного локрийца, то с точки зрения людей (и богов), живших во времена Троянской войны, само по себе изнасилование пленницы вообще никакой тени на насильника не бросало. Кассандра была военной добычей, и ей так или иначе предстояло оказаться на ложе победителя. Но девушка — независимо от того, что с ней делал Аякс, — искала убежища у статуи Афины, и оттаскивать ее от священного изображения было оскорблением божества. Ну а если насилие действительно имело место, то, с точки зрения богини-девственницы, этим не стоило заниматься в ее храме. Надо думать, богиня точно так же возмутилась бы, если бы Аякс посреди святилища овладел девушкой по взаимному согласию. И статуя отвернулась от зрелища, представшего ее очам. Квинт Смирнский пишет:

На непотребство не стала смотреть она, полная гнева
в сердце своем и стыда, обратив на святилища крышу
грозные очи. И сразу же изображенье богини
начало шум издавать, а земля затряслась. Но Киприды
 жар ощущая, герой беззаконное дело не бросил.^{499}

Аякс, а заодно и многие другие ахейцы еще поплатятся за обиду, нанесенную богине. Но это случится уже после их отплытия от берегов Троады. А пока что воины Агамемнона громили Илион. Сына Гектора и Андромахи, Астианакса, они вырвали из рук матери, и Одиссей или, по другим источникам, Неоптолем, сбросил его с городской стены.^{500}