Из буханки выкатился пузатый рейдер с бородой ниже пояса, заплетенной в неопрятную косу. Вытянул руку, деревянная кобура на поясе распахнулась сама и в лицо уставился толстенный черный ствол.
— Кто такая? Откуда?
— Лена, новенькая я, ну почти. Уже неделю в Улье.
Пистолет сам скакнул, Гном и не такое показывал. Или почудилось, или перед началом движения уши мура в самом деле чуть шевельнулись.
— Сколько вас? Где остальные?
— Ни сколько, одна я, вот.
Мур хохотнул, — Бакланишь, что одна девка посреди леса без оружия гуляет? За лохов нас держишь? — Приблизил лицо так, что дохнуло перегаром и нечищеными зубами, — Учти, мы информацию очень быстро выбиваем, а из бабы это на раз два.
— Я не гуляю, я в рейде, на зараженных охочусь, сама. Недавно в лесу лотерейщика и пару бегунов распотрошила. В стабе была, не понравилось там. Гнилой народ, не мужики, а тряпки. Туда не ходи, это нельзя, подраться в кабаке нормально и то не дали.
Слова девицы мура неслабо озадачили.
— Это из Тихого что ли? Чингачгук, бродяга, а ну живо по следам метнись.
Чингачгук с двумя перезрелыми томагавками, в тельняшке и трениках, вытянутых на коленках, двинулся по следам, точно повторяя каждый шаг. По дороге понесся быстро, как скипидаром смазанный. За минуту превратился в точку, в нужном месте свернул в лес и углубился в чащу.
Командир продолжал допрос, дуло пистолета смотрело прямо в лицо, — Рейдер значит, и чем ты зараженных мочишь.
— Да что под руку подвернется, огнестрел не выношу, тяжелый, громкий. Ножи недолюбливаю, некультурно это, да и порезаться можно. Первого рубера, можно рюкзачок снять? Вот этим, как талисман ношу.
Из пикапа показался еще один мур, вылез, переминаясь с ноги на ногу, выссался на дорогу, повернулся, на ходу застегивая штаны. О морда знакомая, точнее не морда, а другая часть. Любитель яблок и уединения на свежем воздухе.
Мур, пошел полуприсядом, растопырив руки и растягивая слова, — Какая цаца, — рванул не до конца застегнутую ширинку, — А у меня тебе гостинец.
Глаза типичного отмороженного садиста не сулили ничего хорошего. Взгляд расфокусированный, смотрит куда-то сквозь. Грязь, боль, озлобленность на весь мир и блудливая полуулыбка.
— Остынь, Дрег, видишь, мы беседуем.
— Бля, Карабас, дай покажу, как с такими базарить. С ними проще надо, сначала на четыре кости, а вопросы потом.
— Сказал засохни, спрячь причиндалы, забыл, как два месяца зубы отращивал.
— Ой, а вы те самые знаменитые муры, от которых рейдеры в Тихом по углам ссутся? А правда вы настоящего внешника видели?
— Карабас, бля буду, пургу в уши льет.
— Сам вижу, вопросы тут я задаю, еще раз рот без спроса откроешь, зубы в глотку вобью, они теперь тебе без надобности.
Прискакал Чингачгук, появившийся с другой стороны леса, двигался с такой скоростью, как человек вообще не должен. Ага, спидер и следопыт. Если такой еще и сенсом окажется, командиры отрядов в драку должны. Чингачгук остановился, ничуть не запыхавшись, — Карабас, дивны дела наши. Побоище знатное. Лотерейщик реально красиво привален, одним движением палкой в глаз. Удар на клокстоперский похож, кто еще так лихо? Но они, сколько видел, в затылок бьют, чтобы наверняка. Прямо в морду сунуться, яйца стальные нужны и дар раскочегаренный. У бегуна шея свернута, опять движением одним. Кроме ее человеческих следов на четыре километра нет. Еще кое-что, — следопыт наклонился к уху командира, — След элитника свежий, прямой, как лазер. Глубокий, тварь под тонну весом. На берегу болота обрывается, как сквозь землю провалился.
— Ты, значит, не простая баба, лотерейщиков голыми руками ломаешь.
— Карабас, реально мутная девка, давай развлечемся по-быстрому и к ибиням прирежем.
Повинуясь едва заметному жесту рейдеры сместили оружие. Ощущать себя в перекрестье четырех автоматов было не очень комфортно, — Фу, какой грубый, не получится быстро, я барышня долгоиграющая, с лотерейщиком повезло просто.
— Согласен, пацаны, валить ее надо, но так тело не довезем, стухнет. Говорил, контейнеров больше бери.
— Да кто же знал, что такая группа сочная попадется. До этого неделю порожняком мотались.
— Эй, куда вали, мы же в некотором роде коллеги, вот вы как к стронгам относитесь?
При упоминании ненавистного племени муры заскрипели зубами. Карабас вытащил мясницкий нож, — Мы к ним не относимся, тварь, мы их на такие части кромсаем? — приблизил к лицу зазубренное лезвие, — И тебе щас язык укоротим.