Неслучайно в «Илиаде» не звучит упреков в адрес троянцев за их вероломство. А они наверняка были бы, если бы Парис проиграл поединок. Парис не проиграл. Но, очевидно, и не «исчез» с поля брани. Он отступил, сразившись с Менелаем на равных. И тогда ахейцы и троянцы бросились в бой. Или отступил, именно когда обе стороны устремились в битву.
Париса троянцы могли порицать только за отказ вновь встретиться в поединке с Менелаем. На это робко пытается подвигнуть его и Елена. А в троянском войске все недовольны, что поединок не возобновлен — вероятно, в связи с надеждой, что войну все еще можно остановить, если Парис проиграет поединок, а Приам отдаст Елену ахейцам. Но Парис не видит смысла в повторном поединке, ибо он уже отстоял Елену для себя, а Приам вовсе не собирается ни жертвовать сыном, ни отдавать Елену, которая и сама как-то не рвется к прежнему мужу.
Жестокие боги жаждут войны, люди страшатся кровопролития
Божественный вариант руководства людьми — это организация распри между ахейцами и троянцами, которые вовсе не хотят воевать, прекрасно понимая, что клятвы перед поединком — это спектакль, который не стоит пролитой крови. Гера уламывает Зевса, чтобы тот послал Афину как-то подтолкнуть обе стороны к сражению. Афина вселяется в Лаодока, сына Антенора, ближайшего сподвижника и советника Приама. И побуждает Пандара, сына Ликаона применить свое искусство и подстрелить Менелая.
Афина действует странно. Почему бы ей не вселиться прямо в Пандара и без всяких разговоров просто убить Менелая? Нет, богиня полагается на уговоры, а также на вполне человеческое искусство стрельбы из лука.
Скорее всего, эта сцена уже не из первой битвы, а из последующих. Потому что Пандару обещается благодарность Париса-Александра: если не будет его противника, ему не нужно будет выходить на поединок перед очередным сражением и участвовать в нелепом ритуале, который все равно войну не остановит.
Афина в лице Лаодока фактически обещает за убийственный выстрел из лука прекращение войны — возвращение Пандара в Зелию, где он должен будет принести жертвы Аполлону-Фебу за удачу. Но это такая же уловка, как и поединок Париса и Менелая. Разве война может быть остановлена убийством одного из ахейских героев? Напротив, она разгорится еще сильнее!
Афина идет на обман, чтобы растравить у воинов желание сражаться. При этом она сама не может стрелять из лука, потому что это не ее прерогатива. Она манипулирует только копьем. Кроме того, если бы даже она в облике Пандара выстрелила из лука, Менелай был бы мертв. Ибо богиня не может промахнуться. Именно поэтому она лишь убеждает Пандара выстрелить. И сама же предотвращает серьезные последствия этого выстрела. Гомер с подробностью описывает, как искусный Пандар натягивает тетиву «до сосца», чтобы железный наконечник стрелы оказался у изогнутого лука. Афина отклоняет стрелу Пандара, направляя ее в двойную броню у пояса, где соединяется панцирь и бронированная юбка Менелая, который не должен быть убит, но его ранение должно возмутить ахейцев.
Божественная логика в этой сцене соблюдена. А вот человеческая — не вполне. Ибо благодарность от Париса — не то, что привлеакает воина, который может погибнуть в битве, спровоцированной им самим. (Позднее Пандар дважды поражает Диомеда, но Афина отводит его стрелы и дарует аргивянину победу над Пандаром). Скорее всего, мы имеем дело с моментом перемирия или паузы в битве, когда войска стоят на расстоянии полета стрелы и достать противника может только самый искусный лучник. К поединку Париса и Менелая этот эпизод не имеет никакого отношения.
Менелай получил только легкое ранение — рассечение кожи. Но вид обильного кровотечения устрашает его брата Агамемнона, который проклинает троянцев и обещает им погибель. А заодно проклинает и себя, что выставил своего брата Менелая сражаться. И это тоже странно: как будто до выстрела Пандара Менелай не подвергался смертельной опасности. И как будто грядущие сражения для Менелая могут быть безопасны. Если бы Агамемнон беспокоился о жизни брата, то не выставил бы его на поединок и постарался ограничить его участие в битвах. Но Менелай — один из самых заметных участников всех битв, описанных в «Илиаде». Видимо, Агамемнон огорчался по другой причине — оттого, что Менелай не смог убить Париса.