- Все вопросы к деду. Его решение.
- А где вы познакомились с моим отцом? – взгляд, вновь обращенный на Степу, стал совсем другим. Расчетливым, холодным, цепким.
- А-а-а… - на этом слова закончились. – Ну… так вышло, что я…
- Степан Аркадьевич помог мне донести продукты из магазина. Остался пить чай и совершенно очаровал деда своим интеллектом и манерами.
Черт! Степа вперил хмурый взгляд в тонкую спину в черной футболке. Но Тура не обернулась. А вот Елена Павловна соизволила прошипеть. И Степа не сразу сообразил, что слова адресованы не ему.
- Ясно. Деньги, конечно, ты прикарманишь себе.
- Разумеется, - голос Туры ровный-ровный.
- Я пойду поговорю с отцом! – в отличие от дочернего голос материнский прозвучал кардиограммой при синусовой аритмии. На грани истерики.
- И я тоже пойду, - поспешно повторил Степа, как только не пойми чем разъяренная Елена Павловна покинула кухню.
- Давай, - Тура наконец-то обернулась от раковины, потянулось за серым вафельным полотенцем. – Только телефон запиши мой.
В адресной книге Степа для краткости назвал свою новую знакомую «Ту».
*
- Как ты это провернула?
Тура не стала оборачиваться. Методично расставляла тарелки и раскладывала вилки. Все по своим местам. Как любит дед.
- Ты собираешься мне отвечать?! – раздалось требовательное.
- Я не слышу вменяемых вопросов.
Судя по тому, как скоро вернулась Елена, Павел Корнеевич не стал утруждать себя объяснениями. Впрочем, как обычно.
За спиной Туры мать театрально и громко вздохнула.
- Ну что же… По крайней мере, он приличный. Не гастарбайтер какой-нибудь.
Тура закончила наводить порядок на кухне. Теперь еще посмотреть внимательнее на состояние комнаты, которую они планируют сдавать. Хотя бы прикинуть объем работ. А начать уже завтра. Сегодня сил нет. Десять часов рабочего дня, капризные клиентки, истерящая хозяйка… Нет, сегодня только спать. Ну, может быть только кресло вот разобрать. И книги вынести.
- А сколько ему лет?
Тура вздрогнула. Оказывается, Елена Павловна увязалась за ней следом и теперь стояла в дверях и с брезгливым видом оглядывала пыльную и грязную комнату.
- Паспорт не спросила, извини.
- А надо было! - тон Елены стал до безобразия назидателен. – Пускаешь в дом не пойми кого. Вот прирежет нас ночью в постелях…
- Ты себе противоречишь, - Тура старалась сосредоточиться на уборке, а не на разговоре. Так проще.
- Но паспорт спросить надо было обязательно!
- Вот заселяться придет – и спрошу. И копию сниму.
- Так-то лучше. Всему вас с отцом надо учить, - удовлетворенно вздохнула Елена. – Степа… Степочка. Хороший мальчик. Красивый, сильный.
Тура выдохнула. Вдохнула. Повторила. Впустую. Все-таки допекла мать. Пробила.
- Елена Павловна, вы бы свою нимфоманию подлечивали хоть иногда. Перед людьми стыдно, - Тура порадовалась хотя бы тому, что голос прозвучал ровно.
Елена расхохоталась – громко и неискренне. Как и всегда. Напоказ. Поправила рыжую прядь.
- Я не перестаю удивляться, как у такой красивой, элегантной и созданной для любви женщины родилась такая дочь, как ты. Невзрачная, холодная…
- Фригидная, - подсказала Тура, снимая последнюю стопку книг с кресла. Под ними оказалась россыпь какого-то мелкого мусора неясного – что, может, и к лучшему – генеза.
- Фригидная, - согласилась Елена. – У мужчин при виде тебя опускается все. Неужели ты не понимаешь, что реализация своей женской сущности – важнейшая часть жизни. А ты…
- Я позвоню на Пряжку (1), узнаю, как у них там с местами.
Елена снова рассмеялась.
- У тебя, наверное, еще остались знакомые. Из числа больных. Или персонала. Твой же профиль.
- Я не лежала на Пряжке! – Тура на секунду зажмурилась. Собраться. Не позволять делать себе больно. – Там нет детского отделения. Хотя откуда тебе знать. Ты же в то время была занята чем-то другим, более важным. Вот дед помнит.
- Какая же ты странная. Нелепая. Упрямая. И как с тобой трудно. Ты прямо как… - все-таки замялась, но продолжила. – Как Ларс.
- Ага, только без бороды, - Тура чувствовала, что ее «закусило», но усталость, накопившееся раздражение и внезапные перемены не давали шанса остановиться.
- Ты – вылитый отец! - слегка раздраженно парировала мать. – И с тобой так же невозможно говорить! Совершенно невоспитуема.
- Именно поэтому ты и оставила меня ему, так?
- У меня не было выбора, - Елена поежилась, поправила рюш на вороте красной атласной блузки. – Он был кошмарный человек, просто неотесанный чурбан. С ним нельзя было жить такой тонко чувствующей женщине как я.