В этот же день хоронили Санжиева. У свежевырытой могилы стояли с четырех сторон снайперы. Командир батальона Варданян стоял у обелиска, а рядом с ним — человек с блокнотом, в очках. Наверное, это он написал потом большой стих, который через всю войну пронёс солдат в своём вещевом мешке. Вот эта книжица и здесь, на Хингане.
На сосне… Это так, чтобы ровный да складный получился стих. Иначе дело было. После гибели Тагона десятки поединков провёл снайпер. К августу 1942 года на трубке из слоновой кости, которую подарил солдату командир дивизии, было уже 26 крестиков и 170 точек. А командиры и контролёры аккуратно заполняли. «Памятку снайпера». Немного записей сделала в ней младший лейтенант Тамара Владимировна Митичкина — погибла при артобстреле. Пришёл другой командир — тоже пал в бою. Этот совсем ничего не успел записать…
На трубке был сравнительно точный счёт.
В августе 1942 года пришло письмо от знаменитого снайпера Донского фронта нанайца Максима Пассара, уничтожившего к тому времени 250 немецко-фашистских захватчиков. В прошлом дальневосточный охотник и рыболов, он писал о большой опасности, нависшей над Родиной, о тяжёлых боях, о полчищах врагов, рвущихся к берегам Волги. Максим Пассар просил воинов Северо-Западного фронта усилить удары по врагу.
Вступил Номоконов в боевое соревнование с Пассаром. Незадолго до начала нового, 1943 года, он сообщил Максиму, что уничтожил 255 немецко-фашистских захватчиков. А вот не ответил почему-то человек, воевавший с врагом на берегах великой русской реки, не поздравил…
…Бои по ликвидации демянской группировки немецко-фашистских войск. 27 марта 1943 года Советское информбюро сообщило, что снайпер Северо-Западного фронта Семён Номоконов, в прошлом охотник-тунгус из Забайкалья, истребил 263 немецко-фашистских захватчика.
А вскоре тяжёлое ранение. Далёкий тыловой госпиталь…
Получая орден Ленина, поклялся зверобой загнать в яму немецкий маршевый батальон. Вернувшись после выздоровления в родную дивизию, действующую на новом направлении, Номоконов в тот же день вышел на позицию. Белая Церковь, Киев, Житомир… 296, 297, 298 точек и крестиков патрубке из слоновой кости… И опять тяжёлое ранение в поединке с искусным вражеским стрелком.
После излечения не удалось вернуться в родную часть. Второй Украинский фронт, 221-я Мариупольская стрелковая дивизия. Бои на реке Молочной, под Мелитополем, за Никопольский плацдарм… Первый Украинский фронт… Где только не пришлось делать сидки и скрадывать фашистских зверей! Винница, Жмеринка, Каменец-Подольский, Тернополь… Погрузка в эшелоны, короткие остановки в Нежине, Курске, Шлиссельбурге. И вот — Ленинград. Через весь израненный город прошагал солдат, все увидел, и рука ещё крепче стиснула винтовку.
…Карельский перешеек, тяжёлые бои… На самые трудные участки посылали Номоконова и в 221-й стрелковой дивизии. Менялись командиры и подразделения, не все записывалось в «Памятку снайпера», но солдат продолжал вести свой боевой счёт, отмечая на курительной трубке только тех, которые «намертво завалились». О его родовой песне доброй охоты, которую напевал солдат, потихоньку расставляя страшные отметки, узнавали и в новых подразделениях. Каждому хотелось посмотреть на удивительную трубку с черным полированным мундштуком, золотыми колечками и рядами ровненьких крестиков и чёрных точек, густо испещривших остов из слоновой кости.
— Тридцать шесть крестиков… Это тридцать шесть крестов на могилах гитлеровских офицеров? Так, Семён Данилович?
— Эдак, — отвечал снайпер.