— Ольга Ивановна, я…
— Was?! — перебила она тоном, который не сулит Марии ничего хорошего, — du bist nicht auf der Arbeit?![27]
— Ольга Ивановна, — торопится Мария, — Ольга Ивановна… — Ей кажется, что чем быстрее она объяснит своё горестное положение, тем вернее её поймут, — Ольга Ивановна, mir sind meine Filzstiefel gestohlen (у меня украли валенки). А мне вот эти оставили… — Мария показывает начальнице дырявый пим. — Я, я ведь...
— Hab ich dich gefragt warum du nicht auf der Arbeit bist?![28] — Если не хочешь в карцер — марш на работу, чтоб через пять минут тебя тут не было!
Мария поспешно поправляет платок на дырке, надевает валенки и в ужасе бежит вон из барака на мороз, к траншее.
Солнце, между тем, взошло. Вздымающаяся над селом Могутова гора ослепительно сверкает заиндевелыми лысыми скосами, белеет лесом, который растёт на её макушке и необыкновенно красиво вырисовывается на фоне голубого неба. Но Марии некогда на это любоваться, не для неё сегодня красота. Её собственность, на которую она имеет неоспоримое право — это дырка в валенке, и пробирающийся через неё мороз, да ещё голод, о котором она как-то немного позабыла.
Траншея уже выбралась из Яблоневого оврага и ушла за Отважное. Путь не близкий.
Пока Мария бежала к траншее, платок несколько раз выбивался из дыры и волочился за валенком. Приходилось останавливаться, разуваться и впихивать его обратно.
Над траншеей стелется дым от костров и пар от дыхания. Равномерно взлетают и опускаются со стуком и звоном кирки, шир-шах, ширкают лопаты, выбрасывая отдолбленный грунт и камни.
— Что Ольга, hat arg getobt?[29] — встретила её тётя Эмма.
— Ой, тётя Эмма, я ногу немного погрею.
— Давай, давай, я тебе помогу.
Мария сняла валенок, протянула ногу к огню. Тётя Эмма стала колдовать над валенком.
— А вы откуда знаете, что Ольга Ивановна меня прогнала?
— Мы её встретили по дороге. Как будто она чувствовала: сразу потребовала: «Бригадир! Доложить, все ли на работу идут!» А Фрида испугалась, не стала тебя покрывать. Говорит: «Один трудармеец отсутствует потому что обувь не имеет». Она и стала орать. Потом сказала: «Я ей сейчас покажу обувь!» Ведь тоже немка, но нас ей нисколько не жаль.
— Что ж, тётя Эмма! За своё место боится. Это ж не киркой махать!
— А! — махнула рукой тётя Эмма. — Человек такой: «Sie hat Harn auf die Zehn»[30]. Надевай-ка!
Мария всовывает в валенок ногу. Тётя Эмма достаёт из кармана верёвку, обкручивает дыру, каждый виток закрепляя на голяшке.
Мария берёт кирку и начинает долбить отмеченный участок. Норму ей сегодня, конечно, не выполнить. Сильно она от своих отстала. Те уж почти по колено углубились в землю. Хорошо, руки сегодня не так сильно болят, как вчера. Обмотала их тётя Эмма плотно и надёжно. Да рукавицы, тьфу, тьфу, хорошие.
Через полчаса она разогрелась, даже пот выступил под шалью. Мария отложила кирку и взялась за совковую лопату. Сейчас обозначить кромку траншеи. Мария забывается, руки поднимают и опускают кирку автоматически. Перед глазами мелькают камни, комья выворачиваемой земли.
Порыв ветра возвращает её в действительность. Как-то незаметно наползли с запада тучи, закрыли солнце. Мороз стал мягче. Как нога? Вроде терпимо. Можно опять погреть у костра, но боязно нарушить тёти Эммину конструкцию. Можно потерпеть.
И грунт стал полегче. Или только кажется? Она начинает рубить киркой изо всей силы. А вот это не надо! Мышцы быстро стали наливаться тяжестью. Потребовалось отдыхать. Нет, надо долбить размеренно, не быстро, но и не слишком медленно. Поймать ритм. Она ведь уже несколько дней назад это поняла.
Ударили в рельс — обед. Сколько сделала? Немного — даже трети нормы нет. А сейчас идти в столовую. Говорят, что скоро они переедут в барак, что построен в четырёх километрах отсюда. Тогда они будут получать котловое довольствие, и дневальные будут сами варить и завтрак, и обед, и ужин.
Пошёл снег. Лес на горах едва виден сквозь белую завесу.
В столовский барак нанесли снегу. Он тает на некрашеном полу. Мария прошла к столам, стараясь ступать на целую пятку валенка, чтобы не намочить свою эрзацподошву. Села на скамейку и, разувшись, принялась растирать ногу. Слава богу, не поморозила её. Когда утром Ольга Ивановна выгнала её из барака, она была в полном отчаянии, думала, что пропала нога. Оказалось, что не так уж страшно. Полдня продержалась. Нога после растирания отошла, потеплела.