Посмотрела и увидела девчонку лет десяти. Мария, я не могу тебе сказать, какая она была худая! Я таких худых не видела никогда. У неё вместо лица торчали одни кости. И вот такие большие голодные глаза. Рядом стояла старушка и смотрела на Волгу.
— Moder, der narbig Sau schmeckt´s gut[39], — говорила девчонка и смотрела на мою еду.
Я отвернулась, чтобы они не увидели мои слёзы. И кусок застрял в горле. Я чуть не подавилась. Потом вытерла глаза, достала кулёк с леденцами. Отрезала полбулки хлеба, переломила пополам круг колбасы, подошла к ней и вложила в её холодные ладошки:
— Da, Kind, und lass dir´s grad so gut schmecken, wie´s der narbig Sau[40]
— Allmächtiger großer Gott, — сказала её бабушка — Ihr seit woll ej Teitsch? Ihr hot woll alles verstanne? Verzeit uns doch![41]
— Sie hat mich nicht beleidigt[42], — ответила я, обернулась к девочке, обняла и сказала. — Und dass ich narbig bin — das ist nicht meine Schulde — so wollte es der Liebe Gott.[43]
Мария, я почему тебе это рассказала… Мне кажется, что ты — это та девчонка. Такая же черноволосая, темноглазая и худая. И по возрасту ей ровесница. Несколько раз хотела тебя спросить: случайно, не ты?
— Нет, тётя Фрида, в том году мы на пароходе не плавали.
— Дай Бог, дай Бог, чтобы она тогда выжила.
Рабочий день начался так же, как и все предыдущие дни. Но когда рассвело, Мария вдруг увидела, как далеко они ушли от Отважного. Домики казались совсем маленькими, и почти игрушечными. Зато панорама Жигулёвских гор развернулась во весь горизонт. И гора Отважная, и хребет Могутовой горы с утёсами «Два брата», а справа Лысая гора и село Моркваши под нею.
А на юге, куда они тянули трассу, ясно виднелись временные бараки для их колонны. Говорили, что в Александровке работают трудармейцы-мужчины и продвигаются дальше на юг, к Сызрани, а оттуда им навстречу прокладывают нефтепровод другие отряды. И скоро пойдёт жигулёвская нефть на перерабатывающий завод. И полетят на бензине наши самолёты, помчатся на солярке наши танки. Разобьют разбойничьи орды, придёт из армии Андрей, и она с родителями вернётся домой…
Когда рассвело окончательно, и поднялось над землёй солнце, стали возить трубы и укладывать рядом с траншеей. Трубы были диаметром около метра и почти впритирку входили в вырытую ими траншею. Там, где трубы сваривались между собой были выкопаны специальные ниши или карманы для сварщиков.
Но некогда было смотреть на это, надо было выполнять норму. На обед шли почти полчаса. Галя выполнила своё обещание и принесла галоши.
— Ну-ка, примерь.
Галоши, действительно были не новые, но подошли:
— Спасибо тебе, Галя, ты меня так выручила!
Галя смутилась:
— Было бы за что. Они нам всё равно не нужны. Мамкины галоши были, да померла она недавно. Как получила в один день две похоронки на папку, да на Ванюшку — брата моего — так почернела вся, а через месяц и сама умерла.
Как много хотелось сказать на это Марии! Больше всего она хотела в чём-то большом и важном оправдаться. Но в чём? Сказать, что брат её Андрей с самого начала войны в Красной Армии, и она не знает, жив ли он? Что если он погиб, то погиб за нас: за Галю в том числе. И при всём понимании, что она ни в чём не виновата, сердцем она чувствовала ужасную вину за всех немцев, и стыд за то, что сама немка. Поэтому она ничего не сказала Гале.
В галошах, конечно, было намного лучше, но нога всё равно мёрзла.
Чудесное спасение
В тот же день Мария и сама чуть не погибла.
На их участке кончали укладку труб. Всё шло прекрасно. Но вот одна из последних труб легла на траншею и осталась сверху. И сколько её ни толкали не стучали по ней, она осталась лежать, не желая проваливаться в отведённое ей ложе.
— Безобразие, халтура, — возмущался бригадир укладчиков. — Не выдержали размера, где-то не проходит! И карман для сварщика вырыли не там, дураки!
Как на грех, цок-цок-цок: подъехала Ольга Ивановна. Редко появлялась она в последнее время у траншеи, а тут — на тебе: вылезает из кошёвки!
— Сейчас, сейчас, подождите, товарищ начальник, сейчас исправим. — Девчата! Кто копал этот участок? — завопила она на самой высокой ноте. — Чья бригада?
— Наша бригада, — созналась Фрида.
— Кто из вашей бригады?
— Да кто ж сейчас скажет, мы свои подписи там не ставим!
— А вот она и копала! — закричала Ольга Ивановна, указывая на Марию. — Я давно замечаю, что ты стараешься вредить. Норму не выполняешь, вчера на работу не вышла! Я тебе покажу: марш под трубу, пробеги и посмотри, где она держится! Дождёшься у меня! Под суд пойдёшь за вредительство!