— А война сюда доходила?
— Сюда нет, но близко была. Калинин и Москва-то рядом. А там, сами знаете, какие бои были. Ярославль много раз бомбили и Рыбинскую электростанцию. Наша Рыбинская станция уже в сорок первом году электричество в Кремль подавала, самому товарищу Сталину. Но там немцы обрыбились. Мощная противовоздушная оборона была. Говорят, немецких самолётов посбивали достаточно. Присмирели фрицы после сорок первого года.
Дорога была широкая, с щебневым покрытием. В ямках блестели лужицы. Иногда в обгон и навстречу проезжали машины, как игривые кобылицы взбрыкивая кузовами. Слева, километрах в полутора, тянулось море, справа то отступал, то подступал лес. Вдруг Володя резко шагнул вправо и поднял руку. Попутная полуторка затормозила, из окна высунулся паренёк.
— Друг, докуда едешь? — обратился к нему Володя.
— До Ермаково.
— Ой повезло! До самого Ермаково? Подбрось, дорогой!
— Чевой? С бабами что ли? Вылетят из кузова, а я отвечай. Дорога-то тряска.
— Не вылетят, они закалённые в трудах и походах. Не на таких ямках их кидало, не выкинуло.
— Ну полезай с имя в кузов, дядя. Если что, будешь за них отвечать.
Расселись. Шоферок смотрел внимательно.
— Крепше держись, бабьё, — сказал напоследок, ныряя в кабину.
— Нахал, — возмутилась вослед ему Ольга Цицер.
— Мужика в себе пробует, — усмехнулся Володя.
— А вы, Володя, женаты, — спросила Эмилия.
— Конечно. Лизой мою жену зовут. «Лиза, Лиза, Лизавета». Очень хорошая женщина. Стойкая. Вот что бы ни было, никогда не захнычет, не пожалуется. Два пацана уже есть. Один довоенный — Васька, а второй — Ванька — с сорок третьего, аккурат во время Курской битвы родился.
— А откуда такое название у вашего села — Камчатка? — спросила Эмилия.
— Точно сказать вам не могу, но слышал такое, что с Дальнего Востока, с полуострова Камчатка, возвратились переселенцы, которые там не прижились. Вот и назвали село так.
Через час доехали до Ермаково. Перекусили. Хлеб ещё оставался, что получили в Жигулях. А у Марии, благодаря болезни, больше двух булок. Но от голода и свежего воздуха аппетит у неё разыгрался, и она съела почти булку.
— Повезло нам, товарищи трудармейцы, полпути проехали, но сейчас будет труднее. Попутные машины не возьмут, потому что одни лесовозы ходят, а дорога после дождей вязкая, что болото. Будем идти навстречу Конгоре. Это речка наша. От Камчатки до самого Рыбинского моря течёт.
Спустились с шоссе. Дорога шла между дикими зарослями осоки и каких-то кустарников. В их разрывах появлялись иногда коричневые воды Конгоры. От берегов до самой середины — светло-зелёный налёт ряски. Над ней качаются кувшинки, прут со дна жирные стебли камыша.
Видно, после дождей здесь уже проходили машины — нарезали колеи. Идти тяжело, надо держаться ближе к травяной стене. Ноги путаются в траве, репьи и колючки впиваются в одежду. А соскользнёшь в колею, наберёшь полные сапоги. В низинах целые озёра воды. Перед ними трава свалена и примята, машины, объезжая их справа и слева, проложили новые дороги.
— Дня три поездят, опять раздолбают, — прокомментировал Володя.
А там, где лес подступает к самой дороге, и никак не объехать, там брёвна уложены через топкие места.
— Колёсоотбойная дорога, — поясняет Володя.
— Почему колёсоотбойная?
— Потому что машины по брёвнам скачут и отбивают себе колёса.
— Длинная, — говорит Ольга и ступает на настил.
Володя забеспокоился:
— По брёвнам без сноровки не надо бы! Лучше обойти через лес!
Но Ольга не слушает:
— Ничего, я осторожно, — но поскальзывается и падает в воду. Слышится сочный всплеск:
— Бултых! — волны бегут к ним по луже.
Ольга вскакивает, взбаламучивая зеленоватую воду. Стоит ошеломлённая с открытым ртом. Течёт с каждой нитки её одежды. Волосы сбились с застрявшими в них травинками.
Ольге горе, а Марии вспомнилось родное, далёкое. Ей двенадцать лет. Она с Милькой и Йешкой пошли за огороды. Там после тёплого грозового дождя образовалась огромная глубокая лужа. И Йешка выпендривается перед ними. Подыскивает самые большие камни и бросает в эту лужу. Они падают в неё с тем же звуком, с каким обрушилась сейчас в воду Ольга: