— «Über allen Gipfeln ist Ruh, in allen Wipfeln spürest du kaum einen Hauch»[52], — задумчиво сказала Эрна. — Проклятые немцы: не было бы войны, я читала бы детям эти стихи.
— Сейчас каникулы, ты была бы с детьми в пионерском лагере, — поправила Эмилия. — А я бы работала шофёром.
— Зачем ты, Миля, выбрала такую неженскую профессию!
— Что вы! Это же так интересно! Я люблю ездить…
— Ладно, Эрна, рассказывай, как случилось с Сашкой, за что его посадили.
— Он из трудармии убежал.
— И наш Йешка ведь тоже.
— Его первого забрали в сорок втором году сразу после нового года. А в апреле он уже дома объявился. Рассказывал, что попал в Молотовскую область на лесоповал. А там холод, целый день по пояс в снегу и еды никакой. Всё думал: дожить бы до весны, до тёпла, а там убегу и будь что будет.
— Вот и Йешка так говорил: здесь так и так смерть, а медленная смерть самая страшная.
— Ну вот, как нам его мать рассказывала, постучался он поздно вечером. А они жили на квартире. Хорошо жили с хозяйкой, дружно. Вечером Сашкина мать сварила котелок картошки в мундире. Он лёг на кухне на лавку, а котелок стоял на печи. И Сашка всё протягивал руку к котелку, протягивал, пока в нём ничего не осталось. И тогда он заорал: «Ой, вяжите меня, вяжите, сейчас я лопну!». С голоду нельзя ведь сразу много есть. Ну, ничего, не лопнул. Только наутро хозяйка сказала: «Вы меня простите, но я должна сообщить, что к вам сын пришёл. Если я не сообщу, меня посадят, а у меня двое детей». Ну и забрали Сашку. Суд был и дали ему десять лет за дезертирство.
— И что дальше? Куда его?
— Ничего больше не знаю.
— Ну а ваши как? — спросила Мария.
— Ой! Мы в такую глушь попали. От района всего сорок километров, а власти никакой. Всем заправляет местный милиционер с дружками. Делают, что хотят. Отец мой, сама знаешь, трусоват. Вот вызывают его: «Ты что же, — говорит, — Яков Христианович, военный налог не заплатил?» — «Как не заплатил! Я всё заплатил, что требовали». — «Как это, заплатил!? А вот бумага пришла, слушай, зачитаю тебе её: «Сим предписывается органам милиции взыскать с гражданина Дорна Якова Христиановича задолженность по военному налогу в сумме 17800 рублей». Или ты, негодяй, дерзаешь спорить с официальной бумагой?» — «Нет, — говорит отец, — я не спорю, но где же взять такие деньги?» — «Ну ты ведь корову от нашей Советской власти получил? Получил. Вот продай её, а деньги нам принеси». Пришёл домой: «Меня посадят. Эрна, Амалия, продавайте корову!». Я ему говорю: «Отец, нет у вас никакого долга, они деньги себе возьмут и пропьют». А он прямо трясётся от страха: «А что делать? У них вся власть. Они меня могут, как тут говорят, «за Магай загнать» и ничего им не будет. Вы хотите, чтобы я сгнил в тюрьме?» Короче говоря, стал всему селу предлагать корову. Только никто у него за такую цену не брал. Снова его вызывают: «Ты долго будешь тянуть с долгом по военному налогу, саботажник?» — «Так и так, никто не покупает за эту цену». — «Ладно, посоветуюсь с прокурором. После обеда зайди». И вот приносит «постановление прокурора» на мятой бумажке, что гражданин Дорн может заплатить военный налог не полностью, а в размере 8900 рублей, учитывая его бедность». А тут как раз меня в трудармию призвали. Знаю, что корову они всё же продали — в письме упомянули: мол, коровы у нас больше нет. Думаю, что эти негодяи не успокоились, пока не обобрали их до нитки.
— Эрна, ну не все же такие, — сказала Эмилия, — у нас в колхозе председатель неплохой человек, нас не обижает.
Эрна только рукой махнула:
— Нет мне дела до того, кто плохой, кто хороший. Буду свою жизнь устраивать так, чтобы мне было хорошо. А на остальное наплевать. Скорей бы война заканчивалась.
— На другой день Володя радостно сообщил:
— Товарищи трудармейцы! Наши войска проводят большое успешное наступление в Белоруссии. В нескольких местах немцев окружили, взято много пленных. Не сегодня завтра возьмём Минск!
— Слава Богу! Скорей бы!
Отпросились у Володи и пошли в контору камчатского участка мехлеспункта узнать пришли ли аттестаты.
— Ваших аттестатов нету, — ответили в бухгалтерии. — Первый раз такое слышим, что аттестаты присылают по почте. Идите к начальнику.
— А как его зовут?
— Иосиф Францевич Дробиков.
Пошли к Иосифу Францевичу: