Перед самым обедом на делянку прибежал Володя:
— Товарищи трудармейцы! Все в контору. Уполномоченный приехал из района.
— Что, Володя? Что сказал? Отпустят домой? Володя, ну скажи!
— Не знаю, не знаю. Ничего не сказал, — Володя отводил глаза. — Велел вас позвать. Сам вам всё скажет.
В конторе после уличной жары приятная прохлада. За столом незнакомец в гимнастёрке. Рядом с ним начальник камчатского участка Пошехоно-Володарского мехлеспункта Дробиков.
Поднялся незнакомец:
— Товарищи трудармейцы! Многие из вас не совсем верно понимают особенности текущего момента. Многие думают, что раз война закончилась, можно расхолодиться, разнежиться, так сказать, внутренне демобилизоваться. Я знаю, что вы настроились на то, что уже завтра поедете домой. Сразу вам скажу, эти настроения не имеют под собой никаких оснований, и являются политически вредными. Да, война закончилась. Мы победили! Но какой ценой! С лица земли стёрты десятки тысяч деревень. Такие наши города, как Сталинград, Киев, Минск, лежат в руинах. Нет больше крупнейших промышленных предприятий, взорван Днепрогэс, тысячи других электростанций, железных дорог. Там, где побывали фашисты, уничтожены все колхозы. Гитлеровцы вывезли хлеб, семена, скот, сожгли машинно-тракторные станции, мастерские, животноводческие фермы. Всё это надо восстанавливать. Надо строить дома для людей, оставшихся без крова, надо вновь строить железные дороги. Их без шпал не построишь. Стране нужен лес! Много леса, товарищи. Поэтому настраивайтесь на ударный труд. Мечты о скором возвращении домой придётся оставить.
Да, рухнули все надежды. В глубине души, конечно, сомневались. Но так хотелось верить! У многих слёзы на глазах.
— А сколько ждать? Когда всё же отпустят?
— Этого, товарищи, я не знаю. Рабочие отряды и колонны останутся до особого распоряжения правительства.
— А потом? — угрюмо спросила Ольга Цицер.
— Что потом?
— Опять в Сибирь? Домой, на Волгу, уже не вернёмся?
— Этого я не знаю. И не уполномочен говорить на эту тему. Могу предположить, что может быть, когда-нибудь вы и вернётесь в свои дома на Волге, но точно знаю, что крымским татарам и чеченцам никогда не видать своей родины, потому что они открыто предали советский народ, с оружием в руках встали на сторону врага и воевали против наших солдат.
Ну вот и всё! Значит, до особого распоряжения. «Стране нужен лес». А когда будет особое распоряжение…
— А я ведь знала, что так будет, — сказала Эрна Дорн. — Предчувствие такое было.
— Мы все знали, — поправила мудрая Ольга Цицер. — Мы в контору пришли, а ни у одной в глазах не было ни радости, ни надежды. Стояли, как на собственных похоронах. Ладно, не плачь Рапунцель, три года ждали, ещё подождём.
— Да я не из-за этого плачу, — ответила Эмилия.
Вечером Ольга сказала:
— Слушай, Рапунцель, напиши-ка ты родным, чтобы вызвали тебя домой. Да и в здешнюю районную милицию напиши заявление: мол, в связи с тем, что в Сибири остались беспомощные дедушка и бабушка, прошу демобилизовать меня и отправить домой по месту призыва для ухода за ними.
Через месяц Мильке пришёл ответ: для удовлетворения вашей просьбы не имеется оснований.
Дезертиры
Вот и лето прошло. Первое послевоенное лето. Трудармейцы встают уже раньше солнца. Зябко поеживаясь, умываются. В селе наперебой кричат петухи. Звякают дужки подойников. А вот и корова замычала, зовёт кого-то. Может хозяйка проспала. Тётя Эмма затапливают печь. Ставит на неё котёл кипятить воду. Цепляет вёдра на коромысла и идёт к колодцу за свежей водой.
Между тем и краешек солнца заблестел над лесом, вызолотив начинающие желтеть деревья. Открылись ворота дворов. Выгнали коров. Пастух — Мишка Бухаров — уже ждёт за селом, ходит взад-вперёд, волоча за собой длинный кнут. Коров у камчатцев не много — больше одной никто не держит: негде пасти и косить сено.
Тётя Эмма вернулась от колодца с водой. Её теперь каждый день оставляют кашеварить. Толку от неё в лесу немного: стала задыхаться. Пока до леса дойдёт несколько раз останавливается передохнуть и отдышаться. А дерево спилить — вовсе негодной стала. Володя Поляков уже написал представление о её демобилизации, а пока ответ не пришёл, пусть в селе остаётся и варит.