— Милая Рапунцель, — говорит Эрна, — не лежи на траве, земля уже холодная, а ты вспотевшая. Не хорошо это.
— Выйдешь замуж, у тебя ещё меньше времени будет лежать, чем сейчас, — замечает Ирма.
— А ты откуда знаешь? Была что ли замужем?
— А твоя мать много лежала? — отвечает Ирма и в ужасе осекается. Как она такое ляпнула! Ведь у Эмилии с трёх лет нет матери. Она ведь говорила.
— Эмилия, прости, прости меня! Я не знаю, как я могла такое сказать…
— Не надо, Ирма! Мне сейчас так хорошо, так хорошо! Меня сейчас ничто не может обидеть!
Подошли к дому. Как вкусно пахнет! Умны были поволжские немцы, а в грибах толку не знали! Да ещё чванились: мы такого не едим, мол, не еда это — грибы! А в этом году всё лето собирали и сушили.
Тётя Эмма довольная хлопочет вокруг печи.
— Давайте, давайте, подходите со своими мисочками!
Что это она такая праздничная, будто невесть какой сюрприз им приготовила?
А ведь и правда приготовила! Наливает по полной миске из их двухведерного котла, а суп настоящий, густой, с грибами, пшеном и картошкой!
— А картошка-то откуда? Ведь не было! — изумляется Гермина Шмидт.
Тётя Эмма сразу замолчала. Не знает, можно ли говорить.
— Мы с Марией накопали, — спокойно сказала Ольга. — В лесу-то, где мы пилим, картофельное поле — прямо за нами. Можно и вечером накопать. Только надо какую-нибудь лопату взять, а то все ногти себе сорвала.
— Анька приходила, — сказала тётя Эмма. — Дезертиры подойник подбросили. В огороде нашла.
— Сюда заходила? — забеспокоилась Ольга. — Картошку не видела?
— Да нет, я ведро под нары успела спрятать — ничего не видела.
— Аня видела бы, — никому бы не сказала, — заметила Мария.
Когда вернулись в лес — опять сюрприз: у Эрны топор пропал.
— Ты может забыла, куда положила, — возмущалась Алиса, распихивая ногами кучу веток.
— Да нет, я как сейчас помню, клала вместе с пилой. Пила на месте, а топора нет.
— Чудеса!
— Слушайте, а может правда дезертиры?
— А чёрт знает, может и правда, — сказала Эрна, и все тревожно, как по команде повернулись к лесу.
Пришёл Володя. Почувствовал, наверное, их тревогу и спросил:
— Что случилось?
— Топор, Володечка, пропал, — сказала Эмилия. Эй после обеда стало так жарко, что она сняла платок, и её тяжёлая коса вокруг затылка искрилась на солнце, а по щекам вились золотые колечки. — На дезертиров грешим.
— Да ну! Нет никаких дезертиров. Плохо искали, ищите.
— Всё уже обыскали. Я хорошо помню, что клала рядом с пилой. Он ещё звякнул о пилу. Пила — вот она, топора нет, — сказала Эрна. — Что ж я совсем что ли дура, не помню, куда топор клала?
— Да, не дело инструмент оставлять. Надо или с собой забирать, или кого-то оставлять караулить. Сегодня как-нибудь обойдитесь с топорами, а завтра будем думать.
— Я куплю с зарплаты, — неуверенно сказала Эрна.
К концу рабочего дня надо было ещё и заштабелевать напиленные сегодня брёвна. Это самая тяжёлая работа. Толстенные заготовки длиной в полтора метра были необыкновенно тяжелы. Женщины подкатывали их к месту штабелёвки, и накатывали брёвна на уложенные жерди — слеги. Укладывали первый ряд — брёвен пять или шесть. Потом поверх первого ряда прокладки из таких же жердей и начинался подъём брёвен второго ряда. Ставили слеги, поддевали бревно ломами, накатывали на слеги, несколько женщин подсовывали под бревно толстые жерди-рычаги:
— Раз-два взяли! Ещё взяли! — более чем стопятидесятикилограммовое бревно начинало медленно перекатываться вверх по слегам. — Ещё взяли! — подбадривали себя женщины. Пока одни удерживали бревно, другие просовывали рычаги дальше под бревно. — Дружней взяли! — бревно скатывалось со слег и ложилось на нижний ряд штабеля. Раз в два-три дня приходили лесовозы и отвозили напиленный ими лес по колёсоотбойной дороге на пристань в Пошехоно-Володарск.
Володя, как бригадир, мог бы не участвовать в штабелёвке, тем более, с одной рукой. Но он обязательно становился среди женщин, брал в здоровую руку лом и вместе со всеми орудовал им изо всех сил, вплетая свой голос в общий хор: «Раз-два, взяли!»