— А-а-а! Петька! На сук ногой напоролся!
В церковь прибежали первыми.
— Что случилось?! Что случилось?! — навстречу тётя Эмма, Лидия Андреевна и Доротея Шварц со свечкой (свет уже отключили) и такими испуганными лицами! Какие же тогда лица у них?!
— Поймали нас, били… — Мария еле дышала.
— Сейчас сюда прибегут! — Ольга оказывается тоже поддаётся панике.
— Allmächtiger, großer Gott![62]
Прибежала Рапунцель. Без платка, под глазом синяк. Сорванная с затылка коса криво свесилась на ухо. Из носа течёт кровь.
— А Эрна с Ирмой где?
— Поймали, к Володе повели.
Тут уж зарыдала Эллочка.
Мария сплюнула в ладонь, — в колеблющемся свете видно, что кровь.
— Тётя Эмма, дайте платочек.
— У тебя кровь изо рта идёт.
— Ничего… — сказала Мария, дрожа всем телом. — Один мальчишка ногтями дёсны разодрал.
— Прополощи с солью. А ты Доротея, намочи мой платок в холодной воде и приложи Эмилии на лицо, чтобы кровь остановить. Ничего, ничего, уже не сильно идёт. Не бойтесь. Бог поможет.
А вскоре пришли и Ирма с Эрной.
— Ну что? Вас отпустили? Не били больше? Что Володя сказал? — засыпали их вопросами.
— Сказал: «Идите спать, завтра будем разбираться».
— Да, поели картошки…
— Завтра ещё накормят… досыта.
Прокуроры и защитники
Утром дул холодный ветер, мочил лицо мелкий дождь — бусенец, как говорили местные.
— Володя, нас посадят? — спросила Мария.
— Спокойно, товарищи трудармейцы! Никто вас не посадит — и так рабочих рук не хватает. После работы в сельсовете будет собрание. Поговорим. Думаю, договоримся. А вообще, товарищи трудармейцы…
— Что Володя?
— Негоже вы сделали. Я всё понимаю. Голодно. Но воровать-то не надо… Воровать — это последнее дело.
— А мы уже до него дошли, до последнего дела. Дальше только помирать, — ответила Ольга.
— Ну надо было мне сказать, что-нибудь бы придумали, — неуверенно ответил Володя.
«А то ли ты сам не видел!», — невольно подумала Мария.
— Небось, за костром тогда не дезертиры сидели? — спросил Володя.
— Не дезертиры.
— Ну вот…, — а что «вот» они так и не поняли.
За день намёрзлись на ветру, промокли под дождём. Володя пришёл с обеда и работал с ними до самого вечера.
— Слышали новость?
— Не слышали, — тускло ответила Эрна. — Нам не до новостей.
— Хорошая новость. Андрюшка Черкасов домой вернулся!
— Да что ты! — встрепенулась Мария.
— В марте последнее письмо от него пришло. Война кончилась, все живые давным-давно вернулись, а от него опять ни слуху, ни духу. А Анька всё твердила: он живой, он живой! И права была. Оказывается, с японцами воевал, как наш Николай. А задержался оттого, что какое-то секретное задание выполнял.
— А Аня-то, наверное, как рада!
— Что вы! Сияет от счастья. А на него бы посмотрели! Два ордена, несколько медалей — красавец!
— А у тебя, Володя, есть ордена? — спросила Эмилия.
— Да вроде есть один, — смутился Володя, — за Москву.
— А что ж не носишь? — сказала Ольга.
— Так, зачем? Не за орден воевал. Получится… вроде как хвастаюсь.
— Ничего не получится, — ответила Эмилия и добавила, сияя подбитым глазом. — Я бы, Володечка, так хотела на тебя посмотреть с орденом.
— Рапунцель, Рапунцель, — сказала Ольга, — не опускай свою косоньку.
А Володя усмехнулся то ли смущённо, то ли досадливо — Мария не поняла.
После работы пошли к сельсовету. Дождь сеял по-прежнему. Журчали струйки, булькали капли. Крыльцо покрывала скользкая грязь. Народ уже сходился. Стояли группками мужики, говорили оживлённо, курили самокрутки.
Высокий худой мужчина в офицерской шинели, с тросточкой в правой руке в сопровождении согбенной старушки, державшей его за левую руку, подошёл к ступенькам.