— Нет, я выйду, я всем в лицо хочу сказать, — Валентин Иванович пошёл к столу. Несколько человек бросились его проводить. Первым успел Володя и поставил его на место, где только что стоял сам.
— Земляки! Скажу вам откровенно: мне стыдно за вас. Вы хотите отправить в тюрьму таких же голодных людей, как вы?! Да ещё женщин! За мешок картошки? Где же наш советский коллективизм, взаимовыручка? Наши предки всегда жили по закону: сам погибай, а товарища выручай. Не о том нам надо думать, как наказать голодного, а о том, как вместе пережить зиму, дожить до зелёной травы, до будущего урожая.
Все замолчали. И несколько минут было очень тихо, только слышался плеск воды, льющейся с крыши.
— Правда твоя, — Валентин Иванович, — сказал старичок с совершенно белыми волосами, сидевший рядом с тётей Франей. — Сам погибай, а товарища выручай. А ещё старые люди говорили: «голодный, и поп хлебца украдёт». Сажать девок никак не годится. Тяжко помирать будет, грех такой взявши. Да только как помочь-то? Скудость припасов такая, что ой-ёй-ёй: самим бы ноги не протянуть.
— Ну что ж, — сказал Валентин Иванович, — и на том спасибо, — и пошёл в сопровождении Володи на своё место рядом с матерью.
— Ну тогда, товарищи, так и запишем в решении общего собрания жителей деревни Камчатка: «Учитывая, что поступок работниц Камчатского участка Пошехоно-Володарского мехлесхоза Марии Гейне, Ольги Цицер, Эмилии Бахман, Ирмы Шульдайс и Эрны Дорн не представляет общественной опасности, вынести им порицание и предупредить, что еслив такое повторится ещё раз, будем разговаривать с ними более строже». Так что ли?
— Валяй, нехай будет так, — раздался мужской голос.
— Тогда ставлю на голосование. Кто за, товарищи?
За проголосовали почти все.
После собрания Эрна Дорн подошла к Валентину Ивановичу:
— Спасибо вам. Если бы не вы…
— Товарищи трудармейцы! Вам по пути. Проводите Валентина Ивановича, — сказал Володя.
— Конечно, конечно, Володечка! Как ты сегодня хорошо говорил, спасибо тебе, дорогой ты наш! — сказала счастливая Милька.
— Э-ми-ли-я! Platz![63] — ласково промурлыкала Ольга.
Все действительно были счастливы. Будто гора с плеч свалилась.
Подошла Ольга и сказала тихо:
— Мария! Прости, я была неправа.
На улице уже совсем темно. Дождь почти перестал и было не понять с неба капает, или с мокрых деревьев. Воздух сделался необычайно лёгок и приятен. Пахло прелыми листьями и почему-то свежими грибами. Эрна вела Валентина Ивановича, обняв его за талию. За ними шла Мария, ведя тётю Нюру.
— Вы учитель? — услышала Мария голос Эрны.
— До войны был учителем, — отвечал Коршиков.
— И мы с Марией педучилище окончили. Вы какой предмет преподавали?
— Математику. А вы?
— Мы ещё не работали. А вообще — мы учителя начальных классов.
— А там, куда вас переселили, не было возможности работать по специальности?
— Нет, мы почти все в колхозах работали.
— А после трудармии, после демобилизации?
— Не знаю. Я бы очень хотела. А вы?
— Что я?
— Не думаете вернуться в школу?
— Как же я вернусь?
— Не обязательно ведь преподавать математику. Вы умный человек. Вы много знаете, наверное, много читали. Вы могли бы преподавать историю. Я представляю, как вы рассказываете ребятишкам, например, про Трою, а они слушают вас, боясь вздохнуть. Вы бы смогли.
— Знаете…, простите, я даже не спросил вашего имени.
— Меня зовут Эрна.
— Знаете, Эрна, я как-то ещё не думал в этом направлении. Всё же учитель даже истории должен проверять тетради, показывать по карте.
— Это всё решается. И тетради вам кто-нибудь проверит, и письменные работы прочитает, и с картами можно что-то придумать. Мы сегодня пришли, как на казнь. Вы бы видели, как нас вчера били. Думали, сегодня добьют, растерзают. А оказалось, что люди-то у нас хорошие. Они бывают тёмные, глупые, жестокие, но, если их правильно развернуть, направить на добро, вот как вы сегодня сделали… Несколько слов всего сказали, а они стали другими. Замолчали и задумались. Нет, правда! А для учителя главное — уметь направлять. На этом строится воспитание. А воспитывать, по-моему, так же важно, как учить, может даже важнее. Согласитесь!