— Попробую у Дробикова раздобыть. Не обещаю, но постараюсь.
С того дня, когда Эрна первый раз помыла у Коршиковых пол, она стала ходить к ним всё чаще и чаще, а однажды они не дождались её вечером в своей церкви.
— У тёти Нюры был сердечный приступ, — объяснила она на следующий день. — Валентин Иванович попросил остаться: лекарство подать, воды. Он бы один не справился.
И вот она уже несколько дней живёт у Коршиковых и больше ничего не объясняет, да они и не спрашивают. Если люди так хотят, зачем лезть?
— Володя, ты не против, если я с обеда задержусь на часок? — опять спрашивает Эрна, после того, как они с Володей повалили вторую сосну. — В школу надо забежать. Поговорить с директором насчёт работы для Валентина Ивановича.
— Ты хочешь его на работу устроить? А он как на это смотрит?
— Не я его хочу устроить, а он хочет работать. Говорит, как Андрей Болконский: «Нет, не кончена жизнь в тридцать лет».
— А справится он?
— Я ему буду помогать. Утром отведу, после уроков встречу. Тетради проверим вместе. Он жить будет, как нормальный человек.
— Ты, Эрна молодец. Я тебе в этом не только мешать не буду, а только помогать.
— Спасибо, Володя!
— Дай Бог, хороший он человек, Валентин Иванович.
— Да и я не плохой. Может вместе и проживём свои жизни счастливо.
Вечером Володя сообщил Эрне, что добыл у Дробикова разрешение на килограмм извёстки и отдал ей требование. После работы Эрна попросила Марию помочь ей, и они отправились на склад. Кладовщик только-только навесил на него огромный амбарный замок и не собирался его снимать. Но Эрна так на него прикрикнула — откуда только взялся командирский голос — что он удивлённо уставился на неё: что, мол, за чудо-юдо явилось?
— Чего глазами хлопаешь? Открывай давай!
Кладовщик ещё больше удивился и сказав: «Хорошо, хорошо, ты только не ругайся», снял замок, засветил «летучую мышь» и пошёл по проходу, бормоча под нос: «Где это, бишь, у меня извёстка стоит?». Наконец, нашедши, насыпал в принесённую ими жестяную банку.
— Тут нет килограмма, — сказала Эрна.
Кладовщик опять поморгал глазами, и шуруя консервной банкой, как совком, насыпал ещё:
— Теперь есть?
— Теперь, пожалуй, есть, — согласилась Эрна. — Да ты за граммы — то не трясись. Это наша извёстка. Мы её в Жигулях тоннами добывали, — сказала она, кивнув на Марию.
Едва переступили порог коршиковского дома, раздался голос Валентина Ивановича:
— Эрна? Ты не одна?
— Я с Марией. Сейчас печь побелим, затопим. Как тётя Нюра?
— Вроде лучше. Спит. А насчёт работы что?
— Договорилась. После каникул можно выходить.
— Прекрасно. Знаешь, я что подумал? Может и тебе в школу устроится?
— А как же трудармии? Меня ведь не отпустят.
— А вот это предоставь мне.
Эрна подошла к нему и поцеловала в губы.
— Ну вот и хорошо.
С новой четверти Валентин Иванович стал работать в школе. Эрна окончательно переселилась к нему.
Жизнь у них пошла, как планировала Эрна. Утром она отправлялась с ним в школу. Возвращаясь, успевала присоединиться к трудармецам. Во втором часу после пятого урока приводила Валентина Ивановича домой, и опять убегала на работу.
В начале декабря они расписались.
В декабре опять расшалились волки. В этом году они вели себя даже наглее, чем в прошлом. Может оттого, что и им было в этом году голоднее, чем людям. Однажды выскочили на крик Эллочки. Было воскресенье, выходной, и время было самое светлое — ещё висело над лесом низкое солнце, и Эллочка просто вышла погулять вокруг церкви. Ничего не могли понять. Ирма, бросилась с нар на крик в одном платье, ошалелая, не пришедшая в себя от послеобеденного сна, схватили Эллочку в охапку, закрывая от неведомой опасности.
— Элла, Эллочка, что случилось?
А Эллочка с круглыми от ужаса глазами указывала пальцем на снег. Пригляделись — в трёх шагах от входа волчьи следы. Не понятно только, свежие, незамеченные ночные или вчерашние.
На работу Володя провожал их с заряженным ружьём и был с ними пока не рассветёт.