— Даже хоронить друг друга нам не даёте. Мы свои похороны должны отрабатывать по выходным! Зачем мы оплакиваем нашу подругу, а не пилим шпалы! Эх вы! — с Ольгой сделалась совершенная истерика.
— Я совсем не за этим пришёл. Мария, выйдем на минутку.
— Володя, от горя она это, от горя, — запричитала Мария сквозь слёзы. — Она не в себе.
— Я зачем пришёл-то? Хотел вас обрадовать. Всё! Отпустили вас. Приказ пришёл. С завтрашнего дня свободны. Передай своим.
— Володя…
Володя махнул рукой и пошёл прочь.
Ирму похоронили на следующий день. С ночи разыгралась пурга. Когда опускали гроб в могилу, мимо неслись снежные струи, ветер сбивал с ног. Володи на кладбище не было.
Ольга стояла молча, безучастно взирая на происходящее.
Когда пришли с кладбища, она вложила Марии в ладонь вчерашний конверт.
— Напиши, чтобы не ждали.
— А ты, Оля?
— Я не могу.
Уехали только через три дня, когда стихла буря.
В конторе мехлесхоза получили расчёт и характеристики. Марии написали следующее:
«Характеристика. Рабочая Гейне Мария Ивановна работала в Пошехоно-Володарском МЛП (Мехлесопункт) с 27 июня 1944 по 1 ноября 1946 года в качестве лесоруба. К работе относилась добросовестно, выполняла нормы выработки, со стороны администрации никаких замечаний не имеет. Н-к МЛП Дробиков (Иосиф Францевич)».
Так же, словно под копирку, были написаны характеристики остальных трудармейцев.
Провожать их Володя всё же пришёл:
— Ну что же, товарищи трудармейцы! Прощайте! Вряд ли когда увидимся. Хотел облегчить вашу службу… Очень хотел…
— Володя, — начала Мария, — ты сделал, что мог…
— Не надо. Я теперь сам себе судья… Прощайте.
Он повернулся и ушёл, искренне их жалевший, помогавший им как мог, а получивший в «награду» упрёки, вряд ли им заслуженные. Увы, так бывает, и не так уж редко.
Подошли две машины, крытые тентом. Стали садиться. Дорога дальняя. Пока до Пошехоно-Володарска. Вот уже и Ольга к машине подошла, взялась за борт. Марии последней садиться. Ну что ж, прощайте, наши дорогие девочки: Эллочка, Ирма, Миля. Не довелось вам дожить, увидеть сегодняшнее солнышко. Как ярко оно светит!
И вдруг крик:
— Постойте! Подождите!
Бегут Аня, Нина Юрина ещё кто-то — против солнца не видать.
— Девочки, подождите, — кричит Аня, — вот Тася с вами хочет попрощаться.
Тася неловко переминается. Не знает, как начать.
— Вы уж не держите на меня сердца. Понимаю, обидела вас, не виноваты вы в смерти моего мальчика. И вы и мы одинаково горе мыкали. Дальше надо жить. Счастливыми быть. Отпустил меня мой Петечка. Приходил ко мне во сне. «Не оплакивай, — говорит, — меня больше. Роди мне лучше братика, чтобы за меня жил». Я и вышла замуж. За Васю — гармониста. Помните, на дне победы играл? Новая жизнь теперь во мне… Как вы? Пожелаете мне счастья?
— Конечно, Тасенька! — радостно говорит Мария, порывисто обнимает и целует её.
Ольга подходит и обнимает молча. Так же обнимает Аню и Нину.
— Мы тут три могилки оставляем. Присмотрите?
— Пока живы будем, — тихо отвечает Аня.
— Прощайте! Спасибо вам.
— Прощайте…
Ну вот и всё! Вот и всё…
РАССКАЗЫ
Бунт
(рассказ деда)
Мне было двадцать два года, когда я был призван в армию. Екатерина Вторая, приглашая немцев в Россию, наделила их привилегией, на сто лет освободив от военной службы. Но сто лет прошло, и я угодил в Маньчжурскую армию. И, надо же такому случиться, началась русско-японская война!
Весь 1904 год мы простояли в Маньчжурии, ожидая отправки на фронт. Настроение было скверное. Ничто так не разлагает армию, как бездействие, дурные вести с фронта и маята перед отправкой на несчастливо идущую войну.
В нашей роте был солдат по фамилии Попов. Несколько лет он проучился в Московском университете и, за что-то исключённый из него, оказался в армии.