Но в начале сентября пришли к Кунцу люди с суровыми лицами и велели через двадцать четыре часа быть готовыми.
— Куда быть готовыми? — не понял Кунц.
— Выселяют нас, отец, — объяснила Альма.
Пришли соседи и стали обсуждать, что с собой взять в дорогу. Одни говорили, что надо обязательно взять табаку, чтоб на новом месте жительства на еду менять, другие предлагали вообще ничего не брать, потому что через несколько месяцев непременно вернут домой.
Старый Кунц увязал в узел несколько перемен носильных вещей, два каравая хлеба, взвалил на подошедшую фуру вязальную машинку, подсадил Альму, и потащились они к пристани. На барже доплыли до города Энгельса. Выгрузили их прямо под железнодорожную насыпь. Там же под насыпью и переночевали.
Потом подогнали товарные вагоны, погрузили людей, и потащил паровоз бедных немцев в неизвестное пространство. Кормили ночью. Засунут в вагон ведро с «супом» — ешьте. Хлебает народ, а что хлебает, не видит.
— Was ist es dann?[75] — раздавался в темноте отчаянный голос учителя Муля.
Сосед Кунца — Фридрих Ленк, человек весёлого нрава — чиркал спичкой и, как завфермой, диктующий писарю при ночном отёле коров, произносил:
— Schreiben Sie, Genosse Muhl, — es ist ein Moutschekalb. (Пишите, товарищ Муль, это тёлочка).
— Ach, Friedrich, wie kannst du noch Spass machen![76] — взрывался Муль.
А отчего бы Фридриху не шутить. Перед отъездом он зарезал козу, искусно засолил её, и вёз солонину в специально сделанном сундучке, так что и чёрт ему был не брат.
Медленно тащился поезд, то и дело останавливаясь. Тогда народ выпрыгивал и прямо здесь же под насыпью справлял нужду. А представьте, каково это молодой женщине на одной ноге! А Ленк всё шутит:
— Друг мой, Кунц, там, где мы проехали, удобрять не надо, мы её, землю-матушку, на сто лет вперёд удобрили.
Но через неделю уже и у Ленка пропала охота шутить. Открыл он как-то свой сундучок, а оттуда таким зловонием пахнуло, что разом сник гордый человек. Пришлось ему выбросить свою козу, видно не так уж искусно засоленную.
Ехали немцы мрачно, но смирно, они были послушные и бунтовать не привыкли. Только Муль возмутительные слова произносил:
— Ich hatte eine Rassenkatze – auch die müssen sie mir bezahlen.
Мол, была у меня породистая кошка — и за неё они мне заплатят. (Заметим в скобках, что Муль не дождался компенсации не только за оставленную кошку, но и вообще никакой компенсации не дождался. Много лет спустя, уже при Борисе Николаевиче, который, как известно, был страшный демократ и много других имел добрых свойств, получили мулевы наследники восемь тысяч триста рублей, которых едва хватило его правнучке на турецкую дублёнку. В эту сумму вошли и дом, и летняя кухня Муля, и пригон, и погреб, и вишнёвые деревья, и корова, и свинья, и куры, и овцы. В эту же сумму вошла и стоимость легендарной кошки).
Наконец, через три недели, приехали переселенцы на какую-то большую станцию в Казахстане. Суета сразу поднялась неимоверная: «Быстрей выгружайтесь! Нечего вагоны держать, они фронту нужны!» Схватил Кунц свои вещи, вытащил на перрон. А Альма, оставшись без помощи, и так и эдак норовила выпрыгнуть, да в конце концов просто выпала из вагона. Разлетелись костыли, закричала она от боли. Показалось ей, что и вторую ногу себе сломала. Прибежал Кунц, поднял её, а она стоять не может. И уже подводы подошли, вещи переселенцев на них кидают: чьи, куда — ничего не понятно, будто на пожар все торопятся. Подхватил Кунц Альму на руки, понёс к своим вещам. Они уже на телеге лежали. Все на месте, только вязальной машинки нет. Стал Кунц туда-сюда кидаться машинку искать, но нет нигде. А присланные за переселенцами возницы как раз и станут дожидаться, когда какой-то Кунц вязальную машинку найдёт! Поехали. И больше Альма свою машинку не увидела. Хорошо еще, что ногу не сломала. К вечеру, когда приехали в деревню на ночёвку, она уже могла на неё становиться.
К месту назначения приехали на третий день. Деревня маленькая и стояла на берегу озера. А кругом, насколько хватало взгляда, голая степь. Поставили на квартиру к одной женщине. У неё трое детей, а комната одна. Ад, а не жизнь. Разрешила женщина Кунцу огород перекопать. Накопал старик пять мешков. Не ожидала такого женщина. Стало ей жалко своей картошки. Пошла жаловаться соседкам, что обдурил её старый немец. Еле они её убедили не отбирать у Кунца картошки. Но затаила женщина обиду и старалась Кунцу с Альмой её время от времени показывать.