Даже самый младший сынишка её, паршивец эдакий, подойдёт, уставится Альме в глаза и загундосит:
— Альма, а Альма! Это моой дом. Выыыгоню!
Когда наступила весна, Кунц, не мешкая, выкопал землянку, сделал накат, обложил дерновыми пластами, выложил внутри печь, всё умел старик. Землянка получилась хорошей. А главное, можно жить, ни от кого не завися.
Кунц-то, хоть и стариком выглядел, а было ему едва за пятьдесят. Как нельзя лучше годился он для призыва в трудармию.
И призвали. Напрасно он ходил к какому можно начальству. «Нет, — отвечали ему, — мы матерей от грудных младенцев отрываем, а у вас дочь взрослая. Ну и что, что калека. Мы ей поможем, не пропадёт».
Отправился Кунц на старость лет в шахты рештаки таскать, а Альма осталась в землянке совсем одна. Проснётся ночью — темно, страх душит. Словно уже в могиле лежит. И, главное, ничего впереди кроме этого страха. Весна пришла, а не принесла облегчения. Как огород вскопать, как картошку посадить? А без картошки — голодная смерть. «Что, — думает, — агонию свою продлевать!» И погода под стать настроению — холод, дождь, переходящий в снег. И весь апрель, и начало мая — местные старики не помнили такого. И такая темнота, такая тоска!
Пошла Альма на одной своей ножке к озеру, чтобы утопиться. Был там камень, а под ним глубокое место — излюбленное для усталых от жизни. Пришла, а у озера казашка сидит, и по всем приметам тоже хочет утопиться — в этом же озере, под этим же камнем. Захотелось Альме перед смертью узнать, отчего же казашке умереть хочется.
И хоть казашка едва знала по-русски, а Альма вовсе не знала по-казахски, но общий язык они нашли быстро. Поняла Альма, что казашка недавно получила похоронку на мужа, а в доме у неё девять детей. Есть абсолютно нечего. Почла она, что легче ей умереть, чем видеть, как будут умирать от голода её дети. Разговорились Альма с казашкой. И чем больше говорили, тем меньше обеим хотелось топиться. Казашка видит, что у неё руки и ноги в полном комплекте, что работать она может, а Альма видит, что и её горе не самое большое на свете. По крайней мере, близкий ей человек жив, и есть, кого дожидаться. И умирающих от голода детей у неё нет. Ну а ей с голоду умереть, значит, так тому и быть. Зачем же смерть торопить, когда она и сама вот-вот придёт. Поговорили они ещё немного, и пошли восвояси, каждая к себе. А люди в селе оказались хорошие, помогли и той и другой. Жили они долго и умерли в урочный час своею смертью.
Вопреки законам
(рассказ отца)
В тридцать восьмом году я окончил техникум механизации сельского хозяйства в городе Марксштадте, и Наркомзем направил меня на работу в МТС в Л…
Л… было большим селом, довольно красивым, многие дома в нём были, как в Германии, кирпичные, под высокими красными черепичными крышами.
Сразу за околицей начинались фруктовые сады. Я приехал летом, когда в тёмной зелени деревьев начали созревать тяжёлые яблоки, груши и сливы. Их охватывали поля созревшей пшеницы, и казалось, что вокруг села из золотого моря поднимались зелёные острова.
— Это что! — говорили мне жители. — Видел бы ты наши сады весной, когда они цветут! Когда все пьяны от разносимого ветром запаха.
Короче говоря, воспоминания о Л… у меня остались самые чудесные, кроме одного...
Село было многонациональное: в нём жили и русские, и украинцы, и немцы — не знаю, кого больше.
Меня определили на квартиру к одной старушке. Звали её тётей Дусей. Добрая старушка, набожная, таких сейчас уже не бывает. В горнице у неё в переднем углу висела икона, а рядом, на другой стене льняное полотно с вышитым портретом Сталина с дочерью Светланой на руках. Каждый вечер она молилась, и я, не будучи православным, всегда умилялся её молитвам.
В общем, начал я работать. Директором МТС, как сейчас помню, был Михаил Семёнович Розов. «Вот, — говорит, — Александр, твоё хозяйство: трактора, сельхозмашины. Твоя задача, чтобы они были исправны. Ясно? Учти, завтра начинается уборка».
Я всё принял, проверил и обнаружил, что у двух тракторов двигатели совсем негодные: из труб вылетали чёрный дым и пламя. Я, не мешкая, сообщил об этом директору: «Михал Семёныч, эти трактора работать не смогут, надо двигатели разбирать, растачивать цилиндры и менять поршневые». – «Сам знаю, — отвечает он мне, — а как ремонтировать, если завтра начинается посевная и их приказано отправить в колхозы? Кто тебе позволит, чтобы два трактора не приняли участие в уборочной кампании?» Я был молод, с жаром стал его убеждать, что мы сделаем ремонт за три дня. Пусть они немного опоздают, зато будут работать, а так они в первый же день встанут там, в колхозе, колом и никакого проку от них не будет.