Собеседники его уже разошлись, а он сидел в странной позе, внимательно глядя в небо. Он и нас не сразу заметил, увлечённый своими наблюдениями. Что-то в его виде было такое, что напугало нас.
— Вы что, отец, — спросила встревоженная мать. — Что-то случилось?
— Случилось, — ответил старик, — ещё как случилось! Посмотри, видишь вон ту звезду? — он палкой своей указал в небо. — Я её недавно наблюдаю. Она означает, что будет война.
Мать замахала рукой:
— Молчите, отец, молчите, а то вас посадят!
А он:
— Ну вы же на меня не донесёте, а вот посмотришь: как пришли мы сюда со своими пожитками, так и отправимся отсюда. (Mit Stock und Stab kamen wir her, mit Stock und Stab muessen wir auch wieder fort)»
Я смотрела в небо, куда он указывал, но ничего необычного не увидела, звёзды все были одинаковые.
Но дед оказался прав: через два месяца началась война, и всех немцев с Волги выселили.
А в сорок третьем году, уже здесь, в Сибири, дед умер, можно сказать, от голода. Дядю Карла забрали в трудармию, жена его упала с воза и вскоре умерла. А старик остался один. Как было выжить восьмидесятисемилетнему старику? И похоронили его не по-человечески: завернули в старое пальто и просто так, без гроба закопали.
Булка хлеба
У моего деда Ивана Фёдоровича было два брата. Одного звали Фёдором. Мы знали о нём только то, что он был вспыльчив, необуздан и непредсказуем.
В памяти сохранился единственный рассказ бабушки о том, как однажды, быв чем-то сильно рассержен, он бегал по двору мимо кухонного окна с молотком в руке, а дед, бывший отчасти виновником его злобы, говорил насмешливо:
— Ишь, бесится. Того гляди, молотком в окно запустит.
Фёдор, видимо, слышал это, потому что форточка была открыта. Бабушка тихо сказала деду:
— Молчи, а то и правда…
Но дед, любивший дразнить людей, сказал громко:
— Ты думаешь, он посмеет бросить молотком в окно? Да ну! Слабó ему!
Не успел он закрыть рот, как молоток с грохотом и звоном влетел в окно.
Ошеломлённый дед только и мог сказать:
— Ну, Фёдор! Я знал, что ты дурак, но чтоб настолько!
— И ты не лучше! — закричала на деда бабушка. — Знаешь, что он дурак, а задираешь!
Больше я ничего о Фёдоре не знал. Было только известно, что в сорок втором году его взяли в трудармию. В сорок седьмом один из вернувшихся трудармейцев сообщил, что видел Фёдора в сорок третьем году на маленькой железнодорожной станции где-то в Молотовской области. Он ждал поезда, чтобы ехать домой, так как его отпустили по болезни. Домой, то есть в сибирскую деревню Решёты, Фёдор так и не приехал. Уже дети его стали стариками и старушками, не ведая, что стало с отцом и где его безымянная могила.
И вот пришла к нам однажды тётя Эрна Шрайнер попрощаться перед своим отъездом в Германию. У тёти Эрны был сын Бруно. Много лет, до самой своей ранней смерти был он у немцев-католиков нашего района неофициальным пастором: проводил службы, исповедовал, отпевал умерших. И вот она сказала моей матери:
— Послушай, я не должна тебе это рассказывать, но мы ведь с тобой больше не увидимся на этом свете, а мой сын простит меня на том. Ты ведь хочешь знать, как умер твой дядя Фёдор, и я, старая грешница, думаю, что ты должна это знать и рассказать его детям. Ты конечно, помнишь, как умирал Давид Карлович Краузе: у него был рак, и он ужасно мучился. Перед смертью он позвал моего сына и сказал: «Пастор, я большой грешник, я заслужил свои страдания, потому что я убил человека. В сорок втором году, в декабре, я убежал из трудармии. Мне было очень плохо. Мы пилили деревья в лесу, в Молотовской области. Было много снега и ужасно холодно, а одежда совсем плохая и кушать давали мало. А когда не выполнишь норму, не давали и того, чего и так не хватало для жизни. И мы стали умирать прямо там, в лесу и в снегу. Но никого это не интересовало, потому что люди были не нужны, а нужен был лес. И если б рядом с каждым сваленным деревом оставался труп, то и за это с начальства никто б не спросил. Мне было так страшно, что я выл, как волк и никого не стыдился. Каждый день кого-нибудь из нас тащили за ноги в яму, и мертвецы лежали в ней несколько дней, окоченевшие, как ледяные статуи. Я знал, что скоро так же потащат меня и решил бежать, пока есть ещё капелька сил.