Генерал был так занят телефонным разговором, что сперва не заметил меня. Разговор, видимо, был не из приятных. Положив трубку, он склонился над картой.
Потом, словно почувствовав постороннего, обернулся. Я представился.
— Один или с корпусом? — спросил он.
— С корпусом.
— А где он? Сейчас где находится?
— Здесь и здесь, — показал я на карте. — Готовим оборону.
— А что у вас есть? Состав?
— Три гвардейские воздушнодесантные дивизии.
— Вот это хорошо! Четвертая гвардейская армия?
— Да. Двадцать первый корпус идет следом за нами. Видимо, сюда же. Возможно, прибудет еще и танковый корпус.
— Ну, я теперь, как говорят, у Христа за пазухой, — сразу повеселел Трофименко. — А то такая, брат, обстановка… Десятые сутки в непрерывных боях, а фриц все подбрасывает силы. До четырех танковых дивизий против меня. Сдали мы Ахтырку… Вот сейчас имел крупный разговор с начальством.
Телефон звонил непрерывно — ведь там, впереди, километрах в десяти отсюда, шел жестокий бой; поэтому мы условились о взаимной связи, об обмене информацией, и я уехал.
Побывав на командном пункте 27-й армии, поговорив накоротке с ее командующим, я, естественно, не мог оценить всей сложности обстановки. Разобрался в ной много позднее, когда познакомился с архивными документами.
Введенная в бой в начале августа 27-я армия успешно продвигалась. Глубоким клином врезавшись в немецкий фронт, ее соединения участвовали в разгроме борисовской группировки противника. Гитлеровское командование спешно предприняло ответные меры. Оно бросило сильную танковую дивизию на острие клина 27-й армии и в то же время ударило по его основанию с севера.
План противника был прост: срезать клин клином.
И вот в 8.30 18 августа, то есть за несколько часов до нашего разговора с генералом Трофименко, группировка в составе моторизованной дивизии «Великая Германия», 10-й моторизованной дивизии, двух отдельных батальонов танков «тигр», четырех полков самоходной артиллерии, а также отдельных частей и подразделений 7, 11 и 19-й танковых дивизий атаковала 27-ю армию.
Удар значительной частя сил этой бронированной массы первой приняла на себя 166-я стрелковая дивизия. Два ее полка сразу же попали в окружение, из которого вышли только на четвертый день ожесточенных боев.
Танковый клин врага вошел наискосок в тело 27-й армии и продвигался через Ахтырку на юго-восток. Советское командование знало о планах гитлеровцев. Именно поэтому оно заранее двинуло в угрожаемый район 4-ю гвардейскую армию. Наш корпус должен был первым вступить в дело.
Пока я ездил в 27-ю армию, в корпусе прошли митинги. Филинов успел побывать в нескольких частях и с удовлетворением рассказывал о торжественной, почти праздничной атмосфере, в которой гвардейские полки готовились к сражению. На митингах выступило много солдат и сержантов. Мысли гвардейцев, пожалуй, точнее и проще всех выразил ветеран 25-го полка младший сержант Бровкин, который сказал:
— Мы долго ждали. Дождались. Позади нас война, впереди — тоже война. Давайте же окоротим ее здесь, на этих полях. Покажем фашисту, на что способна гвардия!
В полдень на командном пункте корпуса собрались старшие офицеры управления. Начальник разведывательного отдела подполковник В. А. Соловьев доложил, что разведчики из 8-й дивизии уже наблюдают сильный бой впереди, в районе совхоза «Ударник». Черный дым от горящих танков поднимается к небу. Из Ахтырки на юго-восток выдвигается большая танковая колонна (позже стало известно, что в ее составе было до 80 танков и самоходных орудий).
После Соловьева свои соображения изложил начальник оперативного отдела полковник А. И. Безуглый. Они касались выполнения только что полученного приказа командарма — выдвинуть вперед 8-ю дивизию генерал-майора В. Ф. Стенина, создать в ее полосе устойчивую противотанковую оборону и подготовиться к переходу в наступление.
То, что мы знали тогда о положении под Ахтыркой, никак не вязалось с приказом ввести в действие только часть сил корпуса. Я позвонил командующему 4-й гвардейской армией.
— Там нет ничего, — ответил генерал Кулик. — Нехай дивизия идет с развернутыми знаменами.
Насчет знамен он, конечно, пошутил, но факт оставался фактом: против бронированного кулака выдвигалась одна развернутая на широком фронте дивизия.
И только поздним вечером 18 августа поступили новые указания, согласно которым уже весь корпус, имея в первом эшелоне 8-ю и 7-ю дивизии, а во втором 5-ю, должен был занять рубеж обороны. Нам сообщили также, что завтра к трем часам пополудни 3-й гвардейский танковый корпус сосредоточится за нашими позициями. Слева и несколько позади нас уступом шел 21-й гвардейский корпус. Таким образом, вся 4-я гвардейская армия как будто бы вступала в дело.
Нет необходимости подробно рассказывать, что было предпринято для выполнения нового приказа. Штаб корпуса оперативно справился с большим объемом работы, вызванной перенацеливанием дивизий.
Сведения, поступавшие в ночь на 19 августа из 8-й дивизии, становились все конкретнее. Бой придвигался к ее переднему краю. Тревожило то, что вступаем в соприкосновение с противником, почти не имея средств усиления. Было только два противотанковых артиллерийских полка.
Днем последовал еще приказ: 8-й дивизии не позднее 17.30 начать наступление в направлении совхоза «Ударник», одновременно очистить от противника северо-восточную окраину Каплуновки. Опять-таки удар должна была нанести одна дивизия на фронте шесть километров.
Если осматривать сверху район, где нам предстояло наступать, то увидишь слегка холмистую равнину, поля и поля с островками мелколесья, кое-где пересеченные ручьями и речушками. Такая местность удобна для действий крупных танковых соединений, но никак не для пехоты, которая готовится навязать этим танковым соединениям встречный бой. Если же к этому прибавить еще недостаток противотанковых средств, а главное — времени для подготовки наступления, то легко понять, что нам было над чем призадуматься.
Это минусы нашего тогдашнего положения. А плюсы? Помимо чисто военных, которые каждый командир, даже в самой невыгодной для своих войск обстановке, стремится создать соответствующей расстановкой сил, были плюсы и общего порядка: хорошая укомплектованность соединений, обученность войск, оснащенность боевой техникой, надежное взаимодействие.
На стол мне кладут армейскую разведывательную сводку. Читаю. Ба! Старые знакомцы: 7-я и 19-я танковые дивизии! 7-я «крестила» нас в июле сорок первого под Витебском, а через боевые порядки 19-й мы прорывались близ Великих Лук. Вот, думаю, и довелось опять повстречаться — только в другом качестве. С удовлетворением отмечаю, что одна из этих дивизий уже сведена в боевую группу. Значит, крепко потрепали. Насчет второй нам придется похлопотать. Что же, теперь это но нашим силам, теперь можно. А то ведь как бывало в сорок первом — навалятся скопом, танковой ордой, проломят оборону и валят по дорогам. Пиликают на губных гармошках, распевают песенку про красавицу Мадлен или про храброго Франца. Русский поход казался гитлеровцам простым повторением пройденного — походов но западноевропейским странам. Да и как не показаться, если у нас на дивизию приходился фронт в 40–50 километров. Не оборона — ниточка. А в полках только по 500–600 штыков. Днем ведем сдерживающие бои, а к ночи — уже окружены.
Просматривая как-то материалы той поры, я взял на выдержку 30 советских дивизий. Из них только 5 избежали окружения, когда отходили на восток. Остальные 25 попадали в окружение и выходили из него от одного до трех раз. Никакой солдат не выдержал бы такого отступления. А наш — смог. Уже в то трудное лето он преподал генералам фюрера жестокий урок настоящей войны, никак не похожей на ту, какую они привыкли вести на Западе.
«Поведение русских в окружении, даже безнадежном, было в корне противоположным поведению их западных союзников. Они не сдавались в плен…» «Тот, кто встретился с русским солдатом и русским климатом, знает, что такое война. После этого ему уже незачем учиться воевать…»
Подобными признаниями буквально пестрят ныне мемуары бывших гитлеровских генералов. Конечно, тогда, двадцать лет назад, они не смели высказываться так открыто, но, чем дольше шла война, тем яснее вырисовывались и для генералов, и для всей фашистской армии признаки близкого и окончательного поражения. И в этом отношении огромную роль сыграла битва на Курской дуге. Она надломила моральный дух нашего врага, и никакие потуги геббельсовской пропаганды уже не могли поднять его.