Улетел Вашенцев через два дня, захватив с собой необходимые вещицы и пачку Ирининых фотографий. Фотографии он развесил в тесном кузове машины, которую вместе с ракетными установками доставили в Заполярье. И когда Вашенцев после служебных дел усталый валился на откидную койку, Ирина была рядом, перед глазами. С одной фотографии она глядела на него ласково, с улыбкой, с другой — хмурилась, как бы упрекая: «За что же ты мучаешь меня, Олег?» Потом рядом с портретами Ирины появился портрет дочери. Дочь лежала на подушке крошечная и глазастая, как мать, и счастливый отец не мог на нее насмотреться. Порой даже ночью, проснувшись, он включал батарейный фонарик и долго, как заколдованный, смотрел на фотографию...
Вашенцев сунул в пепельницу недокуренную папиросу и выдернул из пачки свежую. Пальцы вздрагивали, будто в ознобе. Быстро встав, он чиркнул спичкой по коробку, прикурил и заходил по кабинету. Кольца дыма медленно плыли к потолку, цеплялись друг за друга, утрачивая форму. Тишину взорвал резкий звонок телефона.
— Да, да! — закричал в трубку Вашенцев. — Горск!.. Горск!.. Зинаида Васильевна?
Но в трубке гудел мужской голос. Вашенцев возмутился:
— Кто? Какой Аганесян? Откуда? Зачем перебиваете? — Узнав, спохватился: — Ах, подполковник Аганесян! А я, понимаете, жду... Извините... — И вдруг насторожился: — Что-что? Какой орден? Кому? Крупенину?..
Вашенцев тяжело вздохнул и, опустив трубку, снова чиркнул спичкой по зажатому в пальцах коробку, подумал: «Везет же человеку. Натворил безобразий, запятнал честь училища. Теперь с Красиковым кашу заваривает. И на тебе — орден. Мило-весело! Значит, и выговор снимут. Это уж точно. А мне со своим ходить и ходить еще. Да разве дело в одном выговоре...»
Ему вспомнилось, как вызвал его однажды к себе начальник училища. Было это в середине августа, в нежаркое приятное утро, в самый разгар вступительных экзаменов. Кивнув на лежавшие посреди стола бумаги, генерал сказал с мягкой и доброй улыбкой: «Вот решил представить вас к очередному званию. Полагаю, заслуживаете». И хотя Вашенцев сам знал, что повышения в звании он заслуживает, что непременно получит его, решение генерала обрадовало, и он сразу представил, как в этом же кабинете генерал вручит ему новые погоны и скажет: «Поздравляю, товарищ подполковник». Но поздравления он так пока и не дождался. Генерал привез как-то из штаба округа печальную весть. «Задержали ваше звание, — сказал он с искренним сожалением. — И все из-за истории с Саввушкиным».
Теперь Вашенцев опасался, не получилось бы чего подобного с курсантом Красиковым. Кто знает, может, и его рапорты уже лежат в кармане у Крупенина. Крупенин на такие штучки способен:
...Снова зазвонил телефон — длинно, настойчиво. На этот раз — междугородная.
— Молчит ваш абонент, — с сочувствием сообщила телефонистка. — Может, еще подождете?
— Да нет, уже поздно, — сказал Вашенцев и, сунув папиросы в карман, стал торопливо одеваться.
Из дивизиона он отправился прямо в клуб. Мороз жег лицо. Впереди мигали огни, красные, синие, желтые. Из репродуктора доносилась веселая музыка: кто-то играл на баяне лихо, с переливами. Вашенцев слушал, но думал о своем: «Нет, нет, насчет Красикова он мне напишет, объяснит. Награда наградой, а своего приказа я не отменю ни за что».
Возле клуба Вашенцев почти лицом к лицу столкнулся с Надей Забелиной. Осторожно взяв ее под локоть, помог взойти на крыльцо и шутливо спросил:
— А почему Снегурочка без Деда Мороза?
— А вы, Олег Викторович, почему без Снегурочки? — в свою очередь спросила Надя. — Нехорошо, нехорошо, Олег Викторович. Надо бы хоть на праздник пригласить.
— Правильно, Надежда, критикуй, — послышался голос генерала, неожиданно появившегося у крыльца под руку с закутанной в пуховый платок Екатериной Дмитриевной.
— На праздник пригласить нужно было непременно.
— Да, конечно, — подхватила Екатерина Дмитриевна. — Слишком долго позволяете вы себе жить в одиночестве, Олег Викторович.
— Всему свой черед, — уклончиво ответил Вашенцев и, чтобы поскорей замять неловкий разговор, быстро и широко распахнул дверь клуба. — Пожалуйста, бал уже начинается.
В училище не знали о том, что произошло в семье Вашенцева, а сам он старался никому об этом не рассказывать. Во всех анкетах и биографических листках он неизменно писал, что женат, указывал имена жены и дочери, как будто ничего не случилось.
— А все-таки она очень рискует, ваша супруга, — снова попыталась заговорить Екатерина Дмитриевна, когда подошли к раздевалке. — Храбрая женщина, ничего не скажешь.
Но Вашенцев сделал вид, что, кроме музыки, наплывавшей из глубины клуба, ничего не слышит. Он помог Наде побыстрей раздеться, подержал ее сумочку, пока она поправляла перед зеркалом прическу, и не медля увел ей в зал танцев, где играл оркестр.
В большом, ярко освещенном зале танцевали почти все. Вашенцев чувствовал себя не очень уверенно, часто сбивался с такта, задевал то плечом, то локтем соседей. Он давно уже не танцевал, наверно, с тех пор, как улетел на Север. И Надя, чтобы выручить его, время от времени принималась тихо считать: раз-два-три, раз-два-три.
Увлеченный танцем, Вашенцев не заметил, когда появился в клубе Крупенин. Он услышал его голос где-то совсем рядом, за своим плечом, и увидел, как Надя ответила ему чуть приметной заговорщической улыбкой.
Для Вашенцева не было секретом, что Крупенин встречается с Надей, но он не знал, насколько их отношения серьезны и прочны, и, не упуская момента, как бы между прочим, спросил ее:
— Я, кажется, увел вас от рыцаря?
Надя рассмеялась:
— Что вы, Олег Викторович! Куда же вы меня увели?
— Ну отвлек все же.
— И ничего подобного. — Надя беспечно улыбнулась. — С кем хочу, с тем и буду танцевать.
— Значит, я могу надеяться?
— Попробуйте.
Но следующий танец она отдала Крупенину. Надя заторопилась к нему навстречу, едва заметив его приглашающую улыбку. Какое-то странное чувство овладело вдруг Вашенцевым. Ему словно шепнул кто-то: «Ну что, Олег Викторович, посмеялся над рыцарем?» Повернувшись, он отошел к дальним колоннам, где было поменьше народу.
«А поухаживать за ней все же не мешало бы», — подумал Вашенцев, продолжая наблюдать за Надей. И по мере того как он присматривался к ней, у него укреплялась мысль, что она довольно-таки хороша. Ему показалось даже, что есть в ней что-то общее с Ириной. Но что?.. Внешне они не были похожи совершенно. Ирина смуглая, черноволосая, как коренная южанка. У Нади же, наоборот, были светлые, как степной ковыль, волосы. Только брови у нее выделялись тонкими темными дугами.
Между тем оркестр умолк и открылись двери главного зала, где во всю сцену висел плакат: «Добро пожаловать, дорогие гости!» Вашенцев занял место в середине зала с таким расчетом, чтобы не терять из виду Надю и Крупенина.
Пока генерал выступал с речью, а затем подполковник Аганесян читал поздравительный приказ, Вашенцев сидел, полузакрыв глаза, и старался ни о чем не думать. Но как только назвали фамилию Крупенина и тот встал, чтобы направиться к сцене, майору сделалось не по себе. Он, конечно, понимал, что награда, которую сейчас вручат командиру батареи, никакого отношения к его делам в училище не имеет. Но награда есть награда, и было ясно, что она даст Крупенину право занять место на доске, стоящей рядом с боевым знаменем училища и имеющей почетное название «Наши герои». До сих пор на этой доске было девятнадцать портретов, теперь будет двадцать, и все будут считать, что Крупенин — личность заслуженная.
В зале сделалось очень тихо, когда Крупенин подошел к генералу и, круто повернувшись, вытянулся, как на параде. Генерал прочитал указ, взял со стола красную коробочку с орденом и вручил ее награжденному.
Все дружно зааплодировали. Надя встала и не садилась до тех пор, пока Крупенин пробирался между рядами стульев к своему месту. Потом она пожала ему руку и что-то сказала, вероятно, поздравила с наградой.