Перед ним стояли те, кого он уже давно приглашал приехать в училище: Суханов, Сергеев и Птаха. Все трое рослые, крепкие, точно такие, какими видел их Забелин у новых ракетных установок на стрельбище, когда был в штабе округа на учебных сборах.
— Что же вы, товарищи, не заходите в помещение? — спросил Забелин и повернулся к Осадчему. — Открыли бы мой кабинет, что ли, Артемий Сергеевич?
— Предлагал, — сказал Осадчий. — Не захотели. Постоять решили, родными дорожками полюбоваться.
— Ну, это потом, — пообещал Забелин. — Сначала пойдемте отдохнем с дороги, посмотрим друг на друга. Так ведь положено?
— Обязательно, — сказал Осадчий. — Гостей всегда принимают в доме, а не у дома.
— Вот-вот, и я про то.
В кабинете Забелин сел не за стол, как всегда, а на диван рядом с секретарем парткома и, попросив гостей располагаться поближе, долго всматривался в их лица.
— Хороши! Честное слово, хороши! И главное — сразу втроем. Как это вам удалось, а?
— Так мы же, товарищ генерал, можно сказать, не в гости, — как бы извиняясь, доложил Суханов. — Мы по заданию командующего. И не одни мы. Еще офицеры должны подъехать.
Забелин задумался:
— По заданию, говорите? И какое же задание, интересно?
— Помогать будем новые ракеты осваивать.
— Новые? Значит, переходим все-таки.
— Так точно, товарищ генерал.
— Да, серьезную новость привезли вы нам, друзья дорогие, очень серьезную. — Забелин посмотрел на Осадчего: — Как вы к этому относитесь, Артемий Сергеевич?
Полковник озадаченно пощипал подбородок, но ответил, как всегда, неторопливо и спокойно:
— Доверяют, значит, Андрей Николаевич. И надеются. Я так понимаю.
— Это верно. — Забелин оживленно ударил тяжелыми ладонями по коленям. — Ну что же, будем тогда, как это теперь говорят, выходить на новую орбиту.
— И на новом корабле, — улыбнувшись прибавил Суханов.
— Верно, и на новом корабле.
Забелину было радостно и тревожно. Несмотря на то, что эту весть ждал он со дня на день, пришла она все-таки внезапно. Так же вот приходил на фронте приказ о наступлении, хотя все знали о нем заранее и готовились к его исполнению.
— Ну и как же все это будет практически? — спросил Забелин, снова повернувшись к Суханову. — Учебу, конечно, организовывать придется с преподавателями, с командирами. Да и нашего брата из управления сразу же в курс дела вводить нужно.
— Обязательно, — сказал Суханов. — Часть людей на курсы пойдет, а всех остальных тут, на месте, готовить будем. Вот поговорим, посоветуемся, товарищ генерал, командующему доложим. Посмотрим, какое он примет решение.
— Ну-ну, посоветуемся, — согласился Забелин. — Главное, переходим. А я ведь полагал, что вы просто побывать в своем училище решили, вот и появились.
— Так это само собой, — объяснил Суханов. — Потому и приехали пока одни. А бригада наша только послезавтра прибудет.
— Ага, значит, полтора дня вы наши?
— Полностью, товарищ генерал. И хорошо бы прямо сейчас хоть на казарму свою посмотреть.
— Сейчас? — Забелин поглядел на часы, потом на Осадчего. — А что, можно, пожалуй, и сейчас. До обеда еще далеко. Как вы считаете, Артемий Сергеевич?
— Я — за. Могу даже быть экскурсоводом по такому случаю.
В канцелярии третьей батареи, несмотря на распахнутое окно, было душно, пахло разогретой на солнце казарменной мебелью и принесенными ветром далекими травяными запахами. Ветерок влетал в помещение теплыми легкими волнами, колыхал висевшую на стене географическую карту и ласково шевелил волосы на голове Крупенина. Старший лейтенант только что пришел с занятий и, вынув из шкафа недавно начатый дневник, сидел теперь за своим столом и просматривал последние записи:
«Опять пытался поговорить с майором Вашенцевым. Ничего не вышло. Слишком он со мной официален. «Да», «Понятно», «Учтите», «Занимайтесь своим делом». Такое впечатление, будто вокруг него всегда какой-то заборчик. Стой и разговаривай на расстоянии. А мне хочется сломать заборчик, перешагнуть его. Конечно, характер есть характер, я понимаю. Но для того и глаза, чтобы видеть, где идут ноги...»
Не закрывая тетради, Крупенин встал, походил по канцелярии от стола до двери и обратно. Остановившись, посмотрел через окно на дальнее степное небо. У горизонта едва приметно бугрились облака — по бокам белые, словно снег на горных вершинах, а в середине с глубинной озерной синью. Но духота не убывала, она становилась даже еще ощутимее. И Крупенин, расстегнув китель, снова уселся за стол, принялся записывать:
«Сегодня беседовал с лейтенантом Беленьким. Говорит, незадачливо сложилась его служба: другие командиры взводов на виду, а он потонул в неприятностях. И главное — ни единой благодарности за весь учебный год. Эх, лейтенант, лейтенант! Да мы же дрались за человека. И не напрасно дрались. Разве этого мало? Задумался. Наверно, поймет. Дал ему совет поступить в академию на заочное отделение. Трудно, конечно, но ничего, он способный... А если что, можно помочь».
Мысли Крупенина внезапно прервал вбежавший в канцелярию дневальный. Он вытянулся и торопливо доложил, что в казарму идут начальник училища, секретарь парткома и какие-то незнакомые офицеры.
— Где они? — отложив ручку, спросил Крупенин.
— У подъезда, товарищ старший лейтенант, — встревоженно ответил дневальный.
Крупенин уперся ладонями в подоконник и поглядел вниз. Там, возле молодых сосенок, действительно стояли Забелин, Осадчий и три незнакомых молодых капитана в новой артиллерийской форме. Они смотрели в сторону проходной, откуда слаженным размашистым шагом с песней шла возвращавшаяся с полевых занятий третья батарея.
Быстро убрав дневник и застегнув китель, старший лейтенант заторопился во двор к начальству. Когда он спустился по лестнице вниз и познакомился с гостями, батарея была уже неподалеку и пели курсанты в полную силу:
Лейтенант Беленький, остановив батарею и скомандовав курсантам «Смирно», подбежал к начальнику училища с докладом. Забелин и все, кто был рядом с ним, выслушав Беленького, подошли к строю.
— Товарищи курсанты! — сказал Забелин взволнованно. К нам в училище, как вы сами, уже видите, приехали гости. Это гости особенные, очень близкие и дорогие. Это наши питомцы, товарищи...
Прихлынувшая радость помешала ему говорить. Он поглубже вздохнул и заговорил снова:
— Вы, товарищи курсанты, уже слышали о них от своих командиров. А теперь вот они сами налицо. Воинскую службу свою начинали эти три капитана именно здесь, в третьей батарее. Тут они и в строю ходили, и песни пели, и девушек местных завлекали. Иначе, как же, без девушек?
Строй, будто тронутый ветром, зашевелился, на бронзоватых курсантских лицах расплылись лукавые улыбки. А Забелин продолжал:
— Да, да, товарищи, начиналось у них все, как и у вас. И трудности были, и тревоги разные. Но разве есть в армий служба без тревог и трудностей? Нет, конечно, такой службы. Важно сознавать и умом и сердцем, какая впереди цель и какую задачу ставит перед нами Родина. А задача у нас, ракетчиков, одна — быть сильнее и зорче противников наших. Что же касается боевой техники... — Он повернулся и кивнул в сторону парков. И все посмотрели туда же: и офицеры и курсанты. — Техника у нас, как вы уже убедились недавно на учении, точная и безотказная. А завтра мы будем иметь технику еще более совершенную, потому что задерживаться на месте нам невозможно. Да вы и сами чувствуете, как вон оттуда... — он вытянул руку и показал на запад, — все время непогодой попахивает.
Крупенин вместе со всеми очень внимательно слушал Забелина, и ему казалось, что вот так сердечно, по-отцовски, генерал не говорил еще никогда, и никогда не был таким близким и простым с курсантами, как сейчас.