— Ксюш… да что бы это ни было… — она постаралась ободряюще улыбнуться. — Ограбление банка, шпионские секреты, мафия… даже в этих случаях можно попытаться что-то сделать.
— Да, в этих можно и попытаться. — Наивная дурочка! Если бы речь шла о какой-то там мафии…
— Ты… ты чем-то больна?
— Я здорова. Роднева, иди по своим делам! — повысила я голос.
— Хорошо, — сдалась она. — Просто знай, что со мной ты можешь поговорить. — Ответа она от меня не дождалась. Глядя ей вслед, я размышляла о нелепом чувстве юмора вселенной. Обычная юная девушка пытается оказать моральную поддержку смерти…. Я подождала, пока она уйдет, и перенеслась к себе в комнату. Обычно я этого не делаю, но сил оставаться в институте или идти домой пешком — сумка с проездным осталась в учебной аудитории — у меня не было.
Моя комната сомнительное, но единственное мое убежище. Удивительно, насколько она похожа на меня. Когда-то она была моим сказочным дворцом…. Когда-то я ее любила, а сейчас ненавижу. Но это ничего не меняет, — я обречена жить здесь до конца своих дней, если такое счастье вообще когда-либо наступит. Впрочем, здесь есть дверь, мои маленькие тайнички и кровать. Я торопливо сделала большой глоток, обжегший горло, ликвидировала явные следы своего нарушения дисциплины и забралась под одеяло. Меня трясло от пережитого унижения и абсолютно непроглядного отчаяния.
В комнату вошли, на несколько секунд замерли, затем подошли к кровати.
— Что случилось? — спросила Лузза, моя старшая соученица. Она стянула с меня одеяло и развернула лицом к себе. И я вдруг стала судорожно говорить, объяснять. Лузза всегда неплохо ко мне относилась и сейчас терпеливо выслушивала, держа за руку. Когда я измученно замолчала, она спокойно сказала:
— Ксю, тебе нужно прислушаться к настоятельнице. Мы не зло, мы просто выполняем свою работу. Люди — вовсе не наша забота. Эти проблемы надуманы, их просто нет. Поговори с настоятельницей, она желает нам только добра. Тебе нужно успокоиться и пересмотреть свою позицию.
Вот и все. С тем же успехом я могла жаловаться ей на происки зеленых человечков. Луз в каком-то смысле и впрямь за меня переживает, но она никогда не сумеет воспринять мои доводы. Работа… как можно назвать этим словом выпитые жизни?! Как можно быть к ним безразличной? В комнату вошла Джуремия — другая моя соученица. В отличие от Луз она не просто относилась к «работе» спокойно — она ее любила. Даже будучи совсем детьми, мы были разделены пропастью противоречий, что уж говорить о настоящем? Она целиком и полностью разделяла позицию наставницы, она с радостью выполняла все ее распоряжения. И, пожалуй, никто из нас не сомневался, что именно она займет со временем ее место. Справедливости ради стоит добавить, что едва ли это когда-либо было основным мотивом ее действий — она просто искренне любит нашу работу.
Джуремия с нескрываемым презрением посмотрела на меня. Надо признать, у нее есть все поводы. Я ненавижу ее за то рвение, с которым она выполняет свою работу. Но она делает то, что считает нужным. И она в этом преуспела. Я же… я же давно сдалась и, продолжая провозглашать то, во что искренне верю, совершенно не имею сил бороться за это.
— Приведи себя в порядок — фыркнула соученица. — Наставница собирает нас в зале, нам дадут новые задания.
— Может, Ксю стоит отлежаться? — с сомнением проговорила Лузза. — она нездорова.
— Брось, Луз. — Раздраженно бросила Джуремия. — Дурость и безответственность не лечатся.
— Во всяком случае, не нам решать, что для нее лучше. — Примирительно сказала Лузза. — Я помогу ей переодеться и умыться, а ты иди.
Через четверть часа мы вошли в зал. Наставница хотела было сделать мне замечание за опоздание, но, то ли предупреждающий взгляд Луззы, то ли что-то в моем виде ее удержало. Мы расселись на свои места, при этом Джуремия брезгливо повела носом и отодвинулась от меня.
Всего нас шестеро, включая наставницу и меня, но Каттер и Танре отсутствовали. Сегодня был последний день дежурства нашей группы, каждой из нас приходится делать это раз в шестьдесят дней, работаем мы парами, каждый раз разными. Лузза и Джуремия выполнили работу позавчера, а я дежурила в паре с наставницей вчера… За те сутки я выпила жизнь из почти двух сотен человек нашего города. Мы собирали свою жатву по всему городу — всех самоубийц и всех убитых, всех жертв несчастных случаев, всех, чье тело сдалось старости или болезням.
Что же, у меня есть пятьдесят восемь с небольшим дней, перед тем, как я снова окажусь в аду убийств, крови и боли. Если только наставница не прикажет заняться кем-то особо. Хотя очевидно, что именно это она и собирается сделать, иначе ей незачем было бы нас собирать. Да и мы, ученицы, прекрасно чувствовали то, что всегда предшествовало решению наставницы заняться «особыми» жертвам. Я могла лишь надеяться, что в этот раз их будет не слишком много.