Он медленно поднял к ней голову. Взгляд уперся сначала в спущенный донельзя вниз пояс широких толстых хлопчатых штанов, усеянных сплошь большими и малыми карманами, потом в выпирающие наружу трогательно–наивно тазовые косточки, в голый живот, в короткую распахнутую курточку и, наконец, добрался до хитрого ее рыжего, усеянного конопушками, как кукушачье яйцо, маленького личика. Большие круглые глаза неопределенного, какого–то среднего между желтым и зеленым цвета, сияли лукаво–вопросительно через круглые стекла очков, не знающие краски ресницы хлопали по–девчачьи наивно, сквозь короткий рыжий ежик волос просвечивала нежная кожа – тоже, казалось, усеянная маленькими конопушками… Хорошая девчонка. Классная. Она давно ему нравилась. Живая такая…
— Кэт, а у тебя пузо не мерзнет? Зима ведь на дворе, а?
— Нет. Только пупок немного, — серьезно ответила Кэт, садясь рядом с ним на влажную скамейку. – Ладно, прогуляю и я с тобой за компанию. Все равно уже опоздала… Давай колись, о чем грустить будем?
— А ты хочешь со мной погрустить?
— Хочу. А что? Нельзя?
— Да почему, можно… Только боюсь, ты грусти моей не поймешь.
— Да с чего это вдруг? Вроде не тупая, не замечала за собой такого…
— Кэт, а у тебя семья большая?
— Да обыкновенная! Отец, мать да я. Как у всех сейчас. А что?
— Да так…
— А у тебя что, большая?
— О! Не то слово! У меня очень большая! Можно сказать, героически–многодетная!
— Как–то ты сейчас нехорошо это сказал, Петров…
— Да? Наверное. Сам вот сижу переживаю, себя грызу. И матери нахамил с утра…
— Зачем?
— Хороший вопрос – зачем…. А затем! Понимаешь, обидно за нее стало, черт…
— А чего обидно–то?
Вовка замолчал, еще больше втянув голову в воротник куртки. Кэт сидела рядом, посматривала сбоку с дружелюбным интересом, ждала. Рыжие ее глаза блестели приятной искоркой, веснушки на кукушачьем лице светились, будто тоже хотели поучаствовать в простодушном приглашении к дружбе, к откровению, к легкому разговору. Неожиданно для себя Вовка и впрямь начал выкладывать
перед этой девчонкой самое, как ему казалось, наболевшее и неразрешимое:
— Понимаешь, нас же у отца с матерью трое — мы с Сашкой да еще приемный наш братец, Артемка. А два года назад вдруг заявляется к нам еще братец из Саратова – Леня. Внебрачный, так сказать, сын…
— Ну и что такого?
— Да ты послушай дальше! А через какое–то время выяснилось, что на соседней улице растет еще один отцовский ребенок – Павликом зовут…
— Ничего себе! А как выяснилось–то?
— Да очень просто. Отец сам его к нам привел однажды — с братьями знакомиться, представляешь?
— А мать? Мать твоя как к этому отнеслась?
— Да в том–то и дело, что совершенно нормально! Как будто так и быть должно! Как будто это все в порядке вещей, и ничего такого из ряда вон выходящего и не происходит… То есть она выговаривала ему что–то там, конечно, но так, знаешь, будто смеясь…
— Да? Ой, молодец какая!
— Почему молодец? – уставился на нее удивленно Вовка.
— Да потому, что не каждая так вот сможет, Вовк…
— Так ты погоди, это же еще не все. Год назад у нас еще и сестренка вдруг объявилась, по имени Ульяна Шульц!
— Да ты что, Петров! Здорово как! А она откуда?
— Из Германии. Из Дрездена. Ее мать туда совсем малявкой увезла. Замуж там вышла за немца. А дочке всю жизнь твердила, что ее родной отец — самый замечательный на свете мужик, и что живет он в городе Краснодаре, и зовут его доктором Петровым. Она, когда первый раз к нам пришла, так к нему и обратилась: «Здравствуйте, доктор Петров! Я ваша дочь Ульяна…».
— Вот это да! Значит, теперь у тебя, если всех сосчитать… Что ж это получается…
— Погоди, не мучайся. Рано еще считать–то. Вчера к отцу, как оказалось, еще один сынок заявился.
— Иди ты… Правда?
— Правда, правда. Из Екатеринбурга приехал. Врасплох его застал. Я так понял – он растерялся жутко. Парень этот уехал сразу, а отец теперь весь из себя совестью мучается…
— Ну да. Это и понятно…
— Да что, что тебе понятно–то? – вдруг взорвался праведным своим гневом Вовка. — Они что теперь, толпами будут к нему ездить, дети его внебрачные? А мать так этому и дальше радоваться должна? Бред какой–то…
— Петров, ты чего это? — медленно повернула к нему голову Кэт. – Ты что, не понимаешь? Это ж счастье – столько братьев иметь! Да еще и сестру впридачу! Они что, чужие тебе? Или плохие? Злые? Недостойные? Чего молчишь?